— Хорошо, — послушно отвечала она.
То обстоятельство, что девушка давно перестала быть подопечной инструктора рукопашного боя, отчего-то все равно не позволяло ей раскрепоститься и держаться с ним наравне. Она по-прежнему смущалась, ловя на себе его взгляд, и терялась, когда тон бывшего наставника становился сухим…
— Деньгами не сори, на счет в банк не клади, спрячь их в укромном месте. Баксов я тебе ссудил достаточно: хватит и на учебу и на несколько лет спокойной жизни — без выпендрежа.
— А если мной все-таки заинтересуются. Местные органы или другие службы, что делать? Где тебя искать? — грустным голосом вопрошала Анжела.
— Все документы у тебя в порядке. А меня ты не найдешь, — равнодушно отвечал спецназовец. — Постарайся в первое время вести себя тихо и осторожно, не вызывая ни у кого лишних подозрений. Мне предстоит завершить пару дел в России, после чего я исчезну навсегда.
Она промолчала и отвернулась…
Торбин хотел озвучить еще какой-то жизненно важный совет, да вдруг запнулся — с ее нижних ресниц сорвалась слеза и покатилась по щеке. Капелька замедлила движение на славной ямочке, потом скользнула дальше и упала на белый воротничок блузки…
Почему-то только сейчас в его голове произошла запоздавшая подвижка мыслей, позволившая, наконец, увидеть в ней вовсе не вздорного курсанта-добровольца, искавшего счастья в компании ваххабитов и смертников, а обычную девушку. Очень красивую девушку…
Скоро над перроном прогрохотало объявление об отправлении поезда, а проводник вагона попросил пассажиров занять свои места. Пока отъезжающие толпились у входа в тамбур, Анжела покусывала нижнюю губку, затем вдруг заторопилась и, сбиваясь от этой торопливости с нужной мысли, стала приглушенно говорить:
— Я давно хотела тебе сказать… Если не сознаюсь в этом, потом мне будет ужасно стыдно. Там, в лагере, со мной несколько раз тайно беседовал Губаев — настойчиво расспрашивал о тебе и пытался выяснить: о чем мы с тобой разговариваем, какие ты задаешь вопросы, чем интересуешься… Я ничего плохого про тебя не говорила. Ни слова… Кажется, мы оба с ним догадывались, что ты не тот за кого себя выдаешь, но он нуждался в доказательствах, в подтверждениях… Он даже предлагал большие деньги. Только советник никогда бы от меня не услышал того, что хотел! Понимаешь?.. Никогда и ни за что!
Тронутый этим неожиданным и по-детски прямолинейным признанием, капитан вспомнил ту короткую реплику, мимолетно произнесенную девушкой на поляне среди кедров, когда она опустила направленный в его грудь автомат. «Я догадывалась, чем все закончиться…» — обмолвилась тогда Анжела. Он же не придал тихим словам должного значения.
Станислав обнял и прижал ее к себе. Позабыв о времени, они стояли так несколько минут. Пассажиры давно прошли в вагон, и в дверном проеме одиноко маячил пожилой железнодорожник, изредка взиравший на молодых людей и дивившийся совпаденью: парочка никак не могла проститься, а бригада машинистов, словно в угоду им, задерживала отправление состава.
Он гладил длинные волосы девушки, чуть касаясь ладонью ее плеч и нежной шеи. Затем, наклонившись, прикоснулся губами к ямочке на мокрой щеке.
— Нет… прошу, не надо так… — дрожащим голосом сказала она и, приподнявшись, сама поцеловала его в губы. Пряча полные слез глаза, прошептала: — Прощай…
Анжела повернулась и решительно направилась к стоявшему на верхней ступеньке проводнику, унося в своем сердце бурю самых противоречивых чувств. Она была расстроена и растрогана, взволнована и успокоена, рассержена и влюблена…
Помогая ей подняться в тамбур и подавая тяжелую сумку с продуктами и вещами, купленными в дорогу, Торбин не сказал больше ни слова. Пройдя вдоль вагона, он видел, как девушка появилась в купе, потом приникла к стеклу и долго стояла, неотрывно глядя на него до тех пор, пока поезд не набрал ход…
Часть четвертая Прощай, Гроссмейстер…
1
В один из майских вечеров со стороны Витебского вокзала Санкт-Петербурга, к станции метро неспешно шел молодой мужчина лет двадцати восьми. На нем были новые черные джинсы и, несмотря на теплую погоду, кожаная и такая же черная куртка. Глаза скрывались за узкими темными очками, а лицо обрамляла недельная щетина. В левой руке он нес пластиковый кейс.
Направился он, как ни странно, не к ближайшей — вокзальной станции подземки, а к соседней — Владимирской. Возможно, недавний пассажир поезда «Ростов-на-Дону — Санкт-Петербург» хотел размяться после утомительных двух суток, проведенных в вагоне СВ. Или просто возжелал пройтись по городу, с которым некогда что-то роднило и связывало. А может быть, его настораживало обилие людей в серой форме, в изрядном количестве снующих по привокзальной площади и примыкающим к железной дороге кварталам.
Так или иначе, сделав замысловатую петлю по старым переулкам, он вскоре оказался на Загородном проспекте, почти прямиком ведшем к нужной цели. Если он избегал встреч с защитниками правопорядка, то сейчас на его пути находилась не слишком подходящая городская «достопримечательность» — здание Районного отдела внутренних дел. Но, вероятно, наличие данного препятствия мало волновало путника, поскольку маршрута он менять не стал, а уверенно держал намеченный курс.
Подъезды к милицейскому оплоту перекрывали бетонные блоки, раскрашенные в косую красную полоску. По обеим сторонам мрачного строения дежурили автоматчики в «Масках» — средствах индивидуальной бронезащиты.
«Как всегда заботятся исключительно о собственной безопасности. Прежде сами, а все остальные потом, — с горечью подумал незнакомец, огибая внушительные ограждения. — Школы, детские сады, больницы, театры — подождут. Точно террор, расползающийся с юга страны не хуже эпидемии, им не угрожает. Как же!.. Нужно ведь и МЧС работенкой обеспечить: трупы из-под завалов вытаскивать после взрывов…»
— Гражданин! — внезапно окрикнул его кто-то сзади, прервав справедливую критику силовых структур.
Человек в черном остановился и нехотя повернул голову. Вальяжной походкой его догоняли два мента. Приблизившись и изобразив пародию на отдание чести, старший патрульный проскрипел:
— Ваши документы.
Подозрительный гражданин подал удостоверение. Ознакомившись с ним, стражи правопорядка снова козырнули и, возвращая документ, отвесили сугубо милицейский комплимент:
— Извиняемся, товарищ майор. Кожа у вас смуглая — точь-в-точь как у лица кавказской национальности. Вот и перестраховались.
— Ничего, бывает, — небрежно отвечал тот, пряча ксиву во внутренний карман. Прежде чем возобновить движение в прежнем направлении, бросил: — Из отпуска возвращаюсь — на югах загорал…
— Счастливчик, — с завистью вздохнул один из патрульных, глядя вслед удалявшемуся офицеру в штатском.
— Учиться, надо было в школе на пятерки, Костян Петрович, а не прогуливать! — поддел его другой. — Тогда, глядишь, и нас бы с тобой в ФСБ взяли. Пошли, двоечник. Надо бы пару настоящих азеров тормознуть — на обед подзаработать…
Проехав четыре остановки на восток, мужчина вынырнул из станции метро Ладожская и направился к гарнизону бригады особого назначения воздушно-десантных войск. Лишь наблюдательный и хорошо знавший раньше этого человека сослуживец, по походке и внешности мог угадать в нем капитана Торбина.
Также неспешно он проследовал вдоль знакомого длинного забора и, наконец, увидел гарнизонное КПП…
В груди защемило, а по спине пробежал легкий холодок от захлестнувших воспоминаний. Снова всплыли дорогие образы двух погибших друзей: Сашки Воронцова и Сергея Шипилло. Сколько раз они проходили через эти ворота! Немногим больше года назад прошли все вместе, когда отправлялись в ту роковую для них командировку. Отправлялись, не ведая, что она станет последней…
На территорию родной бригады Станислав проник, воспользовавшись лазейкой, известной только спецназовцам, да жителям ветхого трехэтажного дома, стоявшего вплотную к каменному забору. Зайдя с переулка в его парадное, он поднялся по ступенькам первого лестничного марша и оказался у подъездного окна противоположной стены. Открыв никогда не запиравшуюся раму, перемахнул через широкий, давно не видавший краски подоконник и, сделав несколько шагов по кирпичной кладке, спрыгнул вниз.