Спустившись в обеденный зал, Робинтон сел рядом с Клостаном. Целитель придирчиво оглядел новый наряд подмастерья.
— Да, пожалуй, я оказал тебе большую услугу, старина, — сказал Клостан, негромко фыркнул и снова принялся за хлеб с сыром.
— Ты и сам великолепно выглядишь, — отозвался Робинтон. Теперь он уже научился узнавать хорошо пошитый наряд.
Клостан оглядел себя, словно не помнил, что же он надел сегодня утром.
— Да, неплохо. Может, к танцам я переоденусь. Если, конечно, — добавил он, ткнув Робинтона локтем в ребра и лукаво подмигнув ему, — мне дозволено будет потанцевать с твоей очаровательной супругой.
— Ну, поскольку ты действительно нам помог, я разрешу тебе танцевать с Касией, когда сам буду играть.
— Что? — Клостан расширил глаза в ужасе и изумлении. — Они собираются заставить тебя играть в день твоей собственной свадьбы?!
— Тише, тише. Я — арфист. Я буду играть, когда подойдет моя очередь. Ведь ты же не станешь гнать больного потому, что сегодня праздник?
— Ну, я все-таки постараюсь сперва переодеться, — ответил Клостан, стряхивая с рукава случайную крошку. — Значит, договорились: этот танец за мной, — сказал он, вставая из-за стола. — А теперь я пойду взгляну, как там мои пациенты.
И целитель удалился.
В обеденный зал вошел лорд Мелонгель; на нем был скромный коричневый костюм, отделанный по вороту и рукавам тонким золотым кантом. Когда лорд заметил новый наряд Робинтона, на лице его заиграла одобрительная улыбка.
— Да, выглядишь ты так, как надо, — сказал Мелонгель. — Кстати: вчера по барабанной связи пришло послание из Плоскогорья. Лорд Фарогай передает свои сожаления.
— Ну что ж, я и не думал, что он сможет приехать. С ним все в порядке?
Мелонгель слегка нахмурился и потер подбородок.
— Тут есть одна странная деталь… Мы уже давно знакомы с Фарогаем. Не раз обменивались посланиями. И он всегда справлялся, как себя чувствует Ювана. Они ведь с Эвелиной подруги. А на этот раз он ничего не спросил. Странно…
Робинтону сделалось не по себе.
— А если Фарогай болен, мог ли это послание отправить кто-нибудь другой?
— Фаревен тоже поинтересовался бы ее здоровьем. — Мелонгель нахмурился. — Вот что, на сегодня у нас достаточно хлопот. Я вижу, ты уже позавтракал, так что мы можем отправляться в зал суда. У нас все утро впереди.
Робинтон поднялся, с трудом сдержав печальный вздох. В отличие от большинства Великих холдов, в Тиллеке для судебной процедуры использовалось каменное здание, возведенное в самом центре холда. Вокруг, поскольку Встреча началась, уже бурлил людской водоворот. И цеховые мастерские, и ремесленники-одиночки уже успели выставить свои товары на продажу, и торговля шла полным ходом. Весь рыболовецкий флот стоял сейчас у причалов, но паруса, виднеющиеся на горизонте, свидетельствовали о том, что вскоре гостей в Тиллеке станет еще больше. Мелонгель и Робинтон медленно пробирались сквозь толпу; завидев владетеля холда и арфиста, люди приветственно улыбались или вежливо кивали.
Кто-то дернул Робинтона за рукав. Обернувшись, арфист, к удивлению своему, увидел Пессию. За ней топтались Сачо, Тортоле, Вальрол и Клада. Последняя осторожно выглядывала из-за широкой отцовской спины, а заметив, что Робинтон на нее смотрит, поспешно нырнула за Тортоле.
— Доброго вам праздника, лорд Мелонгель, — сказала Пессия, вежливо склонив голову, а потом посмотрела в глаза Робинтону и улыбнулась, гордо и немного застенчиво. — Вы нам тогда очень, очень помогли — особенно Садай. Это вам и вашей супруге.
Пессия сунула Робинтону в руки какой-то предмет, завернутый в ткань, и, прежде чем арфист успел ее остановить, убежала — а прочие остальные последовали за ней, словно листья, подхваченные порывом ветра.
— Это те самые семейства, которые ты пристроил чинить стену? — поинтересовался Мелонгель.
— Да.
Робинтон попытался разглядеть, куда же они делись, но вокруг кипело людское море, и Робинтону, несмотря на высокий рост, не удалось их высмотреть.
Повинуясь жесту Мелонгеля, Робинтон развернул сверток. Людской поток тем временем вежливо огибал двоих стоящих.
Ткань была новой — от нее еще исходил едкий запах краски. Под тканью обнаружилась деревянная чаша, при виде которой Робинтон восхищенно ахнул.
— Однако! — заметил Мелонгель. — Какая изящная вещь!