— Вы доставили огромное удовольствие не только нам, но и нашим драконам, — сказал С'лонер, взглянул на Робинтона и подмигнул ему.
Внезапно приподнятое настроение, придававшее Робинтону силы во время долгого выступления, развеялось, и мальчик от усталости покачнулся.
— Фаллонер, отведи Робинтона в спальню, — властно приказал С'лонер.
— Я и сам устал не меньше его, — сказал Фаллонер и, обняв друга за плечи, повел его прочь из зала.
— Вас же, дорогая Мерелан, Карола проведет в вейр для гостей — тот самый, который предназначен для королевы. Вскоре, да, вскоре…
С'лонер говорил что-то еще, но этого Робинтон уже не услышал.
На следующий день С'лонер лично отвез их в Бенден-холд; Мерелан и Робинтон, все еще не пришедшие в себя после выступления, по достоинству оценили оказанную им высокую честь. Даже Фаллонер в присутствии отца утратил обычную самоуверенность и держался тихо.
— Я теперь, наверное, просплю целую неделю, — сказала Мерелан, когда они помахали вслед бронзовому всаднику и его Чендит'у. — Но вечер удался на славу, Роби. Выступление получилось великолепное. Я еще никогда не пела так хорошо, а ты был просто изумителен. Хочется верить, что твой дискант сохранится надолго. — Она вздохнула и потрепала сына по волосам. Они уже подошли к главной лестнице холда. — И, будем надеяться, после ломки у тебя тоже будет хороший голос.
Их встретила леди Хайяра — она двигалась вперевалочку, поскольку до родов ей оставалось совсем немного.
— Я так и знала, что они задержат вас до утра, — сказала леди. — Вы выглядите такой усталой… все ли прошло благополучно? Вы прямо-таки горите. Может, вам что-нибудь нужно? Я, наверно, не буду сегодня провожать вас наверх. — Леди Хайяра, обмахиваясь, тяжело вздохнула. — Надеюсь, на этот раз роды начнутся своевременно…
Заверив леди, что все будет хорошо, Мерелан повела сына дальше. Но стоило им отойти на несколько шагов от Хайяры, плечи певицы поникли.
— Чтобы так петь, надо выкладываться полностью, верно? — сказала Мерелан, когда они добрались до своих комнат. — О!
Мать и сын одновременно заметили на столе толстый свиток письма; свиток был перевязан синей лентой — цвет цеха арфистов. Рука Мерелан, протянутая к письму, дрогнула и на миг нерешительно застыла, но затем певица совладала с собой, уселась в кресло и решительно вскрыла письмо. Нотные записи… Отложив ноты в сторону, Мерелан развернула краткое послание. Лицо ее залила бледность, пальцы слегка подрагивали.
— Нет, это письмо — не от твоего отца, — Мерелан, не дочитав письмо до конца, принялась просматривать ноты. — Это от мастера Дженелла. Роби, подай-ка мою гитару.
Робинтон проворно извлек гитару из чехла. Интересно, с чего вдруг такая спешка? Он лишь сейчас сообразил, что за все это время мама ни разу — ни в холде, ни в Вейре — не спела ни единого папиного сочинения. Робинтон знал, что во всем цехе не было второй певицы, способной справиться со сложнейшими произведениями Петирона. Ноты норовили выскользнуть из-под пальцев Мерелан и снова свернуться в трубку; Робинтон придержал их.
Мерелан взяла первый аккорд, быстро пробежалась по струнам, потом вернулась к началу. Сыграв половину первой страницы, Мерелан остановилась и взглянула на сына, удивленно и растерянно.
— Это совершенно не похоже на твоего отца… — Она повнимательнее присмотрелась к нотам. — Однако же это его почерк, никаких сомнений, — сказала Мерелан и вновь заиграла.
Робинтон слушал музыку и, когда требовалось, проворно переворачивал страницы. Один раз, правда, он чуть не опоздал это сделать — так захватила его грустная мелодия, сопровождаемая минорными аккордами. Когда последние звуки стихли, мать и сын переглянулись: Мерелан — озадаченно, Робинтон — встревоженно. Ему очень хотелось, чтобы маме тоже понравилась эта музыка.
— Думается мне, — медленно произнесла Мерелан, — что я могу со всей уверенностью заявить… — Ее губы тронула легкая улыбка. — Это — самое выразительное изо всех произведений твоего отца. — Она обняла гитару. — Мне кажется, Роби, он по нас скучает.
Робинтон согласился. Эта мелодия была печальной — а обычно отцовские произведения были энергичными, напористыми, исполненными вариаций, украшений, неистовых каденций и прочих эффектных деталей. Среди них редко попадалось что-то простое и изящное, как этот напев. И столь же мелодичное.
Мерелан вновь взяла письмо мастера Дженелла.
— Мастер Дженелл тоже так считает. «Тебе непременно следует на это взглянуть, Мерелан. Здесь явственно чувствуются лирические тенденции. И, на мой взгляд, это — лучшая из вещей Петирона, хоть сам он никогда в этом и не признается».