– Добрый вечер, хозяин, – сказал за моей спиной гость. – Хорошо здесь у тебя. Так бы жить и жить вечно, никуда бы отсюда не уходил. Оставишь меня?
Я горько усмехнулся, да было темно уже, он не разглядел. Всегда они так: «хорошо бы здесь жить вечно». А к утру все меняется.
– Оставлю, – сказал я. – Почему не оставить? Да ты присаживайся, бери-ка во-он там стульчик, садись, рассказывай, кто таков, откуда путь держишь. Если, конечно, хочешь. А не хочешь – не рассказывай.
Он пошел за стульчиком, а покуда шел, все думал – это было по его спине видно, что думает, – рассказывать или нет. Решил рассказать.
И правильно решил. Бывают такие, что замыкаются, отводят взгляд, вздрагивают от моего голоса. Им тяжело душу очищать, слишком весь сор прикипел, прирос, дернешь где неосторожно – с кровью начнет отходить. А когда с кровью – больно, не все выдерживают. Так и уходят: словно с тяжелой ношей, согнувшись в три погибели, тоскливо глядя прямо перед собой. Жаль их, но ничего не поделаешь.
– Я, отец, сам не знаю, откуда иду и куда пришел, – признался гость, усаживаясь рядом со мной. – Понимаешь, сначала я вроде бы умирал. Прихватило сердце, положили меня в больницу, все ходят вокруг улыбчивые… но глаза-то не заставишь улыбаться. Вот по глазам я и понял, что всё, отжил свое на этом свете. И вдруг – просыпаюсь в пустыне, вокруг души живой нету, только песок этот чертов… везде песок. Даже скорпионов, даже змей нету – один песок и больше ничего. Я решил было, что брежу или того хуже – помер, но только через день жажда и голод убедили меня в обратном. А вокруг – никогошеньки. Так и шел по пескам, пока на твою избушку не наткнулся.
– Это, – сказал я ему, пыхая трубочкой, – я и сам знаю, а о чем не знаю, о том догадываюсь. Ты мне не про то расскажи.
– А про что? – спросил он немного испуганно.
– Про жизнь свою, – невозмутимо ответил я. – Про себя. Кто ты такой?
Он вздохнул – тяжело, обреченно – и стал говорить. Ох, и наговорил же он: на ночь такое лучше не слушать. Но я уже привык, поэтому слушал. И не как-нибудь там, вполуха, а серьезно, вдумчиво, запоминая каждое слово. Словно он мне все это передавал, опись своей жизни делал, а я ее, эту опись, принимал и сверял – всё ли так, всё ли на месте.
К утру он закончил.
– Ну, – сказал я ему, – так как, останешься у меня?
Лицемерие, конечно, с моей стороны. После такой исповеди того, кому исповедовался, видеть хочется меньше всего. Благодарен ему по доску гробовую, а все равно видеть не можешь. Так и он. Так и все до него. Так и все после.
– Нет, – сказал он, опуская глаза. – Отсюда есть дорога… куда-нибудь?
– Есть, – ответил я. – Но только одна.
– Что? – гость непонимающе уставился на меня. – Как это одна?
– А вот так, одна. Сюда путей много, а отсюда – всего один.
– А… куда он ведет? – осторожно спросил он.
Я вздохнул. Вытряс из трубочки пепел, набил ее табачком, раскурил.
– Не знаю.
– Как это так? Неужели ты ни разу?..
– Почему же ни разу? Многажды пробовал. Но у меня ничего не получается. Всегда возвращаюсь к собственному крыльцу. А вот гости мои очень даже натурально уходят. Хочешь попробовать?
– Н-не… Да, – решительно произнес он. – Хочу. Я ведь… уже мертв, правда?
Я пожал плечами:
– Чушь. Разве мертвые способны есть или пить? А беседовать со мной? Вот видишь. Собирайся. Я дам тебе в дорогу яблок и винограда.
Пока гость одевался, я сходил в дом за корзиной с фруктами, вручил ему и повел в глубь сада, мимо озерца, где гость вчера купался.
В самом дальнем углу, в заборе, есть калитка – маленькая, скрипучая, словно вредная старушонка, которая на самом деле лишь делает вид, что она вредная. Щеколда все время заедает, но у меня никак не хватает времени, чтобы ее подправить. Я немного повозился с нею, наконец отпер и отошел в сторону.
Гость робко посмотрел на меня, прижимая к груди корзину с фруктами. По верхней виноградине ползла божья коровка. Взобравшись на самый верх сочной горки, она резко раскинула в стороны красно-черные надкрылья, озорно зажужжала и, взлетев, ткнулась в лоб гостя. Потом разобралась что к чему, побродила немного по облупленной, выгоревшей коже путника, еще раз взлетела и исчезла в зеленых облаках листвы. Мы оба улыбнулись ей вслед, хотя каждый думал в этот момент о своем.
– Спасибо, – сказал путник. – Я только сейчас догадался. Ты ведь с самого начала знал, что я уйду. И специально разговаривал со мной. Готовил меня к… этому. С-скажи, ты не знаешь, что там?
– Думаю, ничего страшного, – чистосердечно ответил я. – Просто дорога.