– Поехали, – сказал. – Может быть, мы даже сможем возвратиться домой.
– И просто оставим его там?
Ронди пожал плечами:
– Ну, если хочешь, возьмем у мастера топоры и приедем сюда снова. Без них все равно мы ничем не сможем ему помочь. Но если честно, – добавил Рифмач, – я думаю, для нас все закончилось… по крайней мере, в этой истории. Король вернется и без нашей помощи… Если вообще вернется.
«…и вот они отвязали коней и отправились в обратный путь. А когда наступила ночь, приснился принцу странный сон. Во сне том видел принц своего отца – как вошел он в Темя Мира и…»
«Вошел шагом
чеканным, гордым.
Венец на челе,
в руке – воздетый,
подобный знамени,
меч, который
в пламени горна
ни разу не был.
В Темени Мира
тьму злую
шагал смело.
Искал не злата,
алкал не славы,
желал людям
вернуть благо
жизни мирной.
Вернуть порядок,
сразить чудовищ,
чтобы светлыми
сны стали.
Меч сияет
витой свечою.
Венценосный
идет витязь,
видит на стенах
странные лики,
видит былого
тени размытые.
Начал начало,
времен истоки,
когда люди
людьми не были».
«Не различить во тьме иссякший свет
Былого солнца и былого неба.
И древних красок передаст ли цвет
Игру луча на белых шапках снега,
Сверканье перьев рано поутру?
И пенье тех, кто был охвачен негой,
Кто жил, не думая: “Когда-нибудь умру”?
О, вы, пред кем природа отворила –
Как пеликан благой! – разъяла грудь,
Кого вскормила и кого дарила
Со всею щедростью, – о вы, минувших дней
Герои, – есть ли в мире сем мерило,
Чтобы исчислить, всех весов верней,
Высоты ваши, подвиги, дерзанья?
Чтоб ваши имена назвать точней,
И вас призвать, не скрывши упованья
На мудрый ваш совет, на чудеса,
На то, что мы, никчемные созданья,
Когда-нибудь взовьемся в небеса
Вослед за вами. Выбора утратив
Необходимость, будем воскресать
В различных ликах. Время и пространство
Нам подчинятся раз и навсегда!
Изменчивость нам станет постоянством
И воссияем снова!.. Но когда?
Вот я иду (он рек), гляжу на эти
рисунки, различаю без труда
далеких предков – тех, кто жил при свете, –
личины. Но навряд ли их пойму.
Мы – дикие, растерянные дети,
обречены на землю и на тьму».
«СТРАЖИ
(одеты в вывернутые наизнанку шубы, на лицах – маски из тряпья, с неизменными длинными носами):
– Кто идет по коридорам
шагом быстрым, шагом скорым?
КОРОЛЬ
(на нем по-прежнему венец из терна, однако на плечах уже нет алого плаща; в руках держит витую свечу):
– Расступитесь силы тьмы,
твари смерти и зимы!
Возвратить мирянам лето,
юность – старцам, речь – немым
я пришел сюда. И светоч
воссияет над людьми!
СТРАЖИ
(скрестив пики, щелкая кастаньетами при каждом слове):
– Не пройдешь, коль в жилах кровь.
Сердце бьется вновь и вновь.
Слышим стук,
идем на звук,
пахнет
пряно
твой испуг.
Напои нас,
отцеди нам
света,
жара,
речи дара, –
дай вкусить
из этих рук.
КОРОЛЬ
(очерчивает свечой круг, капая воском на доски помоста; затем берет ритуальные нож и чашу, надрезает ладонь и, держа так, чтобы было видно всем зрителям, сцеживает туда три капли крови):
– Подходи и дар бери –
ты, стоящий у двери.
Но сперва, о пращур-стражник,
Путь открой мне в лабиринт!
Затем КОРОЛЬ пляшет лабиринтеллу, оставаясь в пределах очерченного им круга. При этом совершает выпады свечой, но актер всегда должен следить за тем, чтобы огонь не погас.
Наконец в последнем движении он высоко вскидывает свечу – как будто пронзает ею что-то у себя над головой – и позволяет каплям воска стекать прямо ему на голову, на венец из терна».
«И когда он рассек ее брюхо, яд хлынул из раны и обжег ему ладони, но хитрый Ворон знал, что так будет, и заранее смазал руки жиром. Поэтому яд не смог прожечь плоть до кости и не проник в кровь.
Однако хитрый Ворон не учел другого: из-за жира рукоятка меча стала скользкой, и тот вывернулся из ладоней. Брызги от яда разлетелись во все стороны, и несколько капель попало на лицо.
Вот почему с тех самых пор все вороны черны, будто обуглившаяся плоть».
«Эпизод 54
Наплывом – вход в Темя.
Камера пролетает над храном, демонстрирует крупным планом все усики, шипы, жвала, задерживается перед фасетчатым глазом – потухшим, безжизненным. Движется дальше, замирает перед самим входом. Видны плотно сомкнувшиеся мандибулы, на одной – бабочка. Перебирает лапками, едва подергивает истрепанными крыльями.