Шахх повторил то, чем закончил прошлое занятие: формулу загадки, – а затем спросил, кто из присутствующих нашел ответ. Вверх взметнулось несколько рук. С легкой улыбкой на устах он обвел взглядом аудиторию, словно раздумывал, кого же вызвать.
В этом и была суть занятий. Вынудить их хоть как-то работать мозгами. Хоть что-нибудь узнать о мире… о том мире, который существовал давным-давно и которого больше не будет никогда. Говорят, прежде на занятиях юнцы и девицы чему-то учились. Теперь они приходили развлекаться – и только если рассказы Шахха оказывались занятными, можно было рассчитывать на интерес со стороны аудитории.
Поэтому – бесконечная история о Тоше-Ловкаче и его подружке. Поэтому – схватки, погони, древние тайны – все то, что пока еще этих увлекало.
Как и многие до него, Шахх ухитрялся вплетать в ткань истории небольшие задания и давать хотя бы немного информации о мире. Если задания были простыми и рассказ не содержал сложных слов, эти иногда что-то запоминали и на что-то отвечали. Шахх служил для них одним из немногих источников знаний; они не умели читать, как не умели читать их отцы и деды, но те по крайней мере имели доступ к хитроумным механизмам и владели мнемотехниками. Нынешнее поколение не желало разбираться ни в чем и ни к чему не стремилось. Редкие исключения лишь подтверждали правило. К тому же – были чрезвычайно опасны.
Об одном таком Шахха сегодня предупредили. Он отыскал взглядом новичка, которого заприметил давно, едва лишь вошел в аудиторию, – отыскал и кивнул:
– Слушаю вас.
Тот встал, одергивая мешковатые штаны и часто моргая. Круглолицый, чуть полноватый, с неестественно длинными передними зубами. «Видимо, врожденный порок. Впрочем, для нынешних физические отклонения, скорее, норма».
Передернув плечами, новичок принялся отвечать. Загадка Трех Одноглазых Близнецов требовала умения считать и природной смекалки, но длиннозубый раскусил ее на удивление ловко. Для своего возраста – блестяще.
В планы Шахха это не входило. Быстрый и правильный ответ обесценивал вопрос. Более того, новичок объяснял все чересчур сложно, большинство из сидящих не понимали, о чем он говорит, – следовательно, не могли усвоить материал.
Хуже того – некоторые, заскучав, снова принялись что-то жевать, почесываться или болтать. По аудитории разлился едва заметный приторный запах.
«В иные времена, – с горечью подумал Шахх, – я бы радовался этому новичку. Я сделал бы из него блестящего мыслителя, ученого, который дал бы человечеству много новых…»
Он оборвал себя и рассмеялся снисходительным, обидным смехом:
– Вы совершили ошибку. Но не страшно: не всем же быть такими умными, как Тош.
Юнцы заржали, девицы захихикали. Длиннозубый дернул головой, словно отгоняя мух:
– Я прав. – И принялся повторять все то же, что уже один раз объяснял.
Не желая выслушивать его до конца, Шахх отмахнулся:
– Чепуха! Можно только порадоваться за Красотку, что с ней был Тош, а не… – многозначительная пауза, – кто-нибудь другой.
Свист, хлопки, улюлюканье. Сандалия совершила еще одно путешествие вниз-наверх.
– И вот Ловкач, справившись с загадкой Трех Одноглазых Близнецов, оказался наконец перед Завесой Незримого. За нею его с Красоткой ждал Оракул.
Абсолютная, космическая тишина. Даже пакетом с запеканкой не шелестят.
– Что представляла собой Завеса Незримого? Нетрудно ответить – это был огромный полог, отгораживавший дальнюю часть зала. За пологом и скрывался Оракул. Никто – ни человек, ни зверь, ни птица – не мог нарушить уединения, в котором пребывал за Завесой Оракул. Никому не дано было узреть его и остаться в живых. Оракул же, разумеется, знал все о просителях задолго до того, как они переступали порог зала…
Шахх рассказывал с легкостью человека, в сотый раз повторяющего одно и то же. Историю о Тоше и Красотке он придумал, когда был молодым и наивным… когда верил, что этот мир еще можно спасти. Но если из года в год наблюдаешь за тем, как деградируют поколения, и каждый раз думаешь: вот он, предел, ниже которого опуститься невозможно… а потом приходят следующие – и ты понимаешь, насколько заблуждался!..
Рано или поздно тебя начинают одолевать сомнения: а может, все зря?
Потом осознаешь: да, так и есть.
Нередко Шахх ловил себя на том, что перестает вплетать в историю о Тоше что-нибудь познавательное. Все чаще он забывал значение редких слов.