Лишь к вечеру он вернулся к каморке. Неудачливый сочинитель принес с собою снедь, масло для светильника и чернила… а лучше бы захватил топор! Ибо дверь каморки оказалась наглухо завалена изнутри обрушившимися рукописями. Слабым голосом Фимизмен рассказал, как было дело. Дожидаясь Ядословца, он задремал, а очнулся от всеохватного шелеста, словно бы все мирозданье, состоящее из мириад рукописных страниц, пришло в движение и лавиною рушится на него, Фимизмена. Сочинитель ничего не мог поделать, только пытался прорыть себе ход поближе к двери, чтобы через щелочку дышать, — и теперь медленно, неотвратимо погибал под тяжестью чужих мыслей и слов.
Презрев возможность разоблачения, Ядословец помчался за помощью. Хотя от посетителя и разило спиртным, Библиотекарь поверил ему; взявши топоры, они вдвоем вернулись к древней, пыльной лестнице. Увы, сколько ни искали, двери Ядословец с Библиотекарем так и не нашли. Там, где лежали, брошенные в беспорядке, снедь, и масло, и пузырьки с чернилами, была лишь ровная каменная стена. Каморки под лестницей словно и не существовало.
Дальнейшая история Ядословца коротка и печальна.
Вскоре после случившейся в Библиотеке трагедии по городу прокатилась волна зверских убийств. Один за другим погибали самые «зубастые» рецензенты — погибали на тайных квартирах, иногда — при попытке скрыться от душегуба.
Злодея в конце концов поймали. Вина Ядословца была очевидна, да он и не отпирался. Комиссия из лучших лекарей подтвердила, что убивца находится не в своем уме, поэтому неудачливого сочинителя вместо казни приговорили к пожизненному заключению в казематах замка Якбы. Там он и скончался, с блаженною улыбкою на устах, перебирая в уме так и не опубликованные сочиненья.
Услышав о его смерти, прежние приятели Ядословца вздыхали и резонно замечали: «Вот бы заниматься человеку своим делом. Так ведь нет — славы взалкал, в сочинители подался. А сочинительство — вредное занятье, и для тела, и для рассудка, оно и не таких обарывало. А все же, — добавляли, хмыкнув, — было в его сочиненьях что-то… этакое, чего и словами не выскажешь. Ну да что теперь…» — и переходили к обсуждению цен на новую марку ковров-самолетов, за которую пройдохи-ткачи дерут втридорога, и ведь нет на них никакой управы, на негодяев!
Должен сказать, что мне очень везет: рядом в необходимый момент всегда оказываются нужные люди, хорошие друзья и мудрые советчики. Многие рассказы возникают только благодаря им — составителям, редакторам, коллегам-писателям.
Так же вышло и с «Каморкой под лестницей». Когда-то Ольга Трофимова предложила мне принять участие в антологии «Новые легенды-2» — и мы решили с ней, что я напишу не рассказ, а цикл миниатюр. Две или три к тому времени уже были готовы и выходили в киевской газете «Просто фантастика», действие их происходило в неком волшебном Королевстве, чаще всего — в Королевской библиотеке.
Стоило только обсудить и найти решение — и остальные рассказы придумались довольно быстро. То есть совершенно из ничего, на пустом месте вырос целый цикл. А «Каморка под лестницей» — как раз один из рассказов этого цикла.
Мастер дороги
Святославу Логинову — Стражу перевала
Лес походил на хран: стволы — колонны, кроны — кровля. Древний тракт уводил на запад, в самое сердце черной чащи…
«Возможно, — подумал принц, — к святая святых». И сразу же: «Но какая же “Книга” там хранится?»
Под сенью ветвей, сквозь солнца струны ехали молча. Копыт топот звучал глухо: ударами сердца.
Говорили мало.
— Все впустую, — бросил король. Обернулся: — Пора обратно. Что скажешь, мудрец?..
Стерх, седобородый учитель принца, почесал тонкий, острый нос тонкими, ломкими пальцами. Похлопал по шее начавшего было приплясывать коня, что-то шепнул ему на ухо.
— Думаю, — молвил королю, — нам по-прежнему нужен символ. Чтобы успокоить чернь… и не только ее.
Король отмахнулся. Солнечный зайчик метался по лабиринту из тончайших серебристых полос — венцу на королевском челе; сверкал, слепил.
— Сменные кони — вот что нам нужно, — отрезал король. — Тракт здесь целей, чем в иных баронствах. Значит, есть мастер дороги, значит, — и кони. А символ… давно пора уже было сыскать какой-нибудь камень, или шишку, или…
— Или птичку, — странным тоном произнес Ронди Рифмач. — Что скажете, мой принц, об этой вот птичке? А вы, ваше величество?
На широких, замшелых плитах дороги сидела малиновка.
Миг назад ее там не было.
Если бы принц не сводил глаз с Рифмача — решил бы, что тот и подбросил. Это было в его духе… хотя нет, сейчас разыгрывать короля не осмелился бы даже Ронди.
Путешествие к легендарному Темени Мира с самого первого дня не задалось. Отъезд сопровождался народными гуляньями и всеобщим восторгом, но гулянья были надрывными, восторг — истеричным. У ворот Льва королевский скакун вдруг захромал, пришлось сменить каурого на гнедого. Стерх, привстав на стременах, сообщил, что это добрый знак, грядут перемены.
«Если перемены — тогда, конечно, добрый, — шептались в толпе. — Хуже уже не будет. Некуда».
Дороги, проложенные самим Предчуром, тянулись от столицы во все стороны света. Через равные промежутки стояли вдоль дорог колонны с чашами-светильниками на верхушках. Чаши должны были сиять еженощно, освещать путь странникам. О том надлежало заботиться мастерам дороги — и королю. Прежде так и было, но теперь времена наступили скверные, хватало других забот.
С чего началось? — никто уже не помнил. Беда шла за бедой, каждая по отдельности вроде бы и не такая страшная. Три неурожайных лета. Зимы, которые становились все лютей. Слухи о том, что в лесах завелись диковинные твари: «ни копье, ни меч их не берут». Странные болезни. Мор, выкосивший всех собак. Самоубийства жрецов. Пожары в городах. Багровая луна. Ночи без звезд. Дождь из медведок.
И дальше: бунт на Вьюжных островах, ссора баронов под Златовратьем, осада Волчьего замка, казни, войны, хаос.
Ширились слухи о том, что Предчур солгал и после смерти люди не попадают на небо — просто уходят в никуда, испаряются каплей росы под рассветным солнцем.
А порой говорили: Предчур — выдумка, и легендарный потомок его, Крук Собиратель земель, — тоже. Говорили: вся прежняя вера — ложь.
Принц не знал, как относиться к этим разговорам. Стерх раздраженно пожимал плечами: «Значит, все мои уроки — впустую. — И добавлял, постукивая тонкими пальцами по столешнице: — На Пределе так и должно быть. И я не про уроки, не ухмыляйтесь. Я про веру: подобно заилившемуся источнику, она мелеет, иссякает. Люди терзаются сомнениями, но, хуже того, их сомнения могут изменить миропорядок. Расшатать устои, обрушить свод небес».
Только потом принц сообразил, что «Устои» и «Свод небес» не были иносказанием.
Сообразил — и испугался. Прежде помыслить о таком ему и в голову бы не пришло, ведь все знают, что Свод небес покоится на Устоях. На Заре времен эти Устои воздвиг Предчур, а потомки его, наследники — следили, чтобы отныне и впредь Устои оставались нерушимыми.
Но теперь потомки не верили даже в самого Предчура.
«Это означает только одно, — хмурился Стерх. — Королю пора собираться в путь. Пора выполнить то, для чего на самом деле существует его величество».
Отец даже выслушал его, не велел казнить. (Хотя за одно только «для чего на самом деле существует» — следовало бы.)