— Крепче держи. — Мастер вскинул колодезную бадейку и вылил воду в ведро. — Всю эту жизнь.
— «Эту»?
— Пойдем, времени мало. До темноты нужно управиться.
На обратном пути принц заметил, что птичек на яблоне стало меньше: куда-то пропали завирушка и сорокопут. Он глянул себе под ноги, но в траве фигурок не было. Только покачивались растянутые между тонкими стебельками тенета паука-лабиринтника…
Умывшись, мастер с принцем вошли наконец в дом. Внутри пахло травами и сушеными грибами, в дальнем углу, над камином, стоял деревянный образ Предчура.
Мастер дороги накрыл небольшой изящный стол скатертью, кивнул Стерху, чтобы помог расправить дальний край.
— Садитесь, — велел он, — в ногах правды нет, — и отвернулся к шкафу достать посуду. Плащ мастер так и не снял, даже не расстегнул. Видимо, очень торопился завершить все дела во дворе до наступления темноты.
Гости устроились кто где. Король встал у окна и смотрел, как снаружи бьется о слюдяную пластинку мохнатый мотылек. Ронди рухнул на лавку прямо возле двери, вытянул-раскидал ноги в поношенных сапогах и закрыл глаза. Принц… принц, смутившись, потоптался у входа и отошел к черному камину высотой с человеческий рост. Хотел рассмотреть Предчура. Лик был вырезан как бы небрежно, черты едва обозначены, но казалось — живой, казалось — смотрит-следит за каждым твоим шагом.
Точнее, подумалось принцу, — за каждым шагом Стерха. Вот уж кому не сиделось! Заложив руки за спину, учитель прошелся вдоль полок с самым разным скарбом, от толстенных книг до заготовок для поплавков. Пригибался, чтобы не задеть головой свисавшие с потолочных балок рыбацкие сети. Пару раз останавливался и вглядывался в содержимое полок, а впрочем, вряд ли он многое там рассмотрел. Единственная свеча — та, что на подоконнике, — скорее сгущала полумрак в доме.
Мотылек продолжал размеренно биться в окошко. Король встал и потянулся к свече — может, переставить, а может, поджечь другие свечи.
— Не нужно, не трогайте, — тихо, но твердо сказал мастер. — Рано еще.
Рифмач вскинулся, заморгал и удивленно посмотрел на принца. Тот пожал плечами: и сам не понимаю.
— Это могилы? — спросил после паузы король. — Там, за домом. Чьи?
— Когда я прибыл сюда, они там уже были… многие из них. — Мастер говорил и быстро, аккуратно расставлял тарелки. — Потом я похоронил там жену и сына.
— Она… — король запнулся, — она умерла? Давно?
— В прошлом году, в ночь, когда на дальнем берегу впервые зарыдала Пламенная Выпь.
Учитель принца раздраженно покачал головой:
— Пламенная Выпь — это лишь досужие выдумки. Вот она, примета нашего времени: одни не верят в древние истины, другие распространяют дичайшие небылицы!..
— Помолчи, — оборвал его король. — Каково ей жилось здесь, мастер?
Тот обернулся, уперся кулаками в столешницу. В полумраке лица его было не разглядеть.
— Это уже… — Но договорить мастер не успел.
Скрипнула дверь, в дом вошла молодая женщина.
Король при виде ее побледнел.
— Что так долго? — спросил мастер. — Я ведь волнуюсь.
— Сам знаешь, цикады уже неделю как поют неохотно. А сверчки и вовсе норовят оборвать на полуфразе, тушуются, а может, им страшно. Пока успокоишь…
Она была невысокая, с бледноватой кожей и черными волосами, заплетенными в косу. В руках держала моток чего-то серебристо-белого, воздушного, похожего на шерсть небесной овцы.
— А чего вы в темноте-то сидите? Я бы и так дорогу нашла.
Она положила на подоконник двух вырезанных из трутовика птичек, завирушку и сорокопута, взяла с полки металлический сундучок и присела перед камином.
— Не стоило их посылать, пап.
Надев висевшую возле камина прихватку, откинула крышку сундучка. Под крышкой оказалось растрепавшееся, рыжеватое с бурыми крапинками перо. Девушка осторожно провела им по поленьям, что лежали в камине.
Огонь вспыхнул мгновенно, словно поленья были пропитаны маслом. Стало жарко и светло, и мысли у принца как будто немного прояснились.
Он подумал: «Что за наваждение? Мы сидим здесь и молчим… как детишки, да, как робкие детишки, которых привели во дворец, на прием в тронный зал… ерунда какая».
Но это был чужой дом, и они находились здесь в гостях, даже если отец и знал хозяина.
Поднявшись, девушка повернулась к ним:
— Простите, я, наверное, вела себя невежливо. Папа говорил, что у нас сегодня будут гости… а я даже не поздоровалась. Ваше величество, — поклонилась она королю. — Ваше высочество, — принцу. — Господа, — кивнула Стерху и Ронди.
Принц был почти уверен, что Ронди сейчас ответит одной из своих медовых шуточек, на которые он мастак (и которые заставляют сердца девушек биться сильней). Но Рифмач лишь склонил голову и покраснел.
Зато король — по-прежнему бледный, будто по его могиле проехал торговец гвоздями, — вскинул руку:
— Тебе не за что извиняться.
Никогда прежде принц не видел отца таким растерянным и беззащитным.
Голос его дрогнул, и девушка спросила:
— Господин, я вас чем-нибудь огорчила?
— Вы очень похожи на свою мать, — произнес король.
Он смешался, кашлянул и, чтобы сбить паузу, шагнул к креслу с высокой спинкой, что стояло во главе стола. Шагнул туда почти одновременно с мастером дороги.
Они оба замерли, и принц снова удивился. Чтобы отец — и бездействовал, хмурился и отводил глаза?! Это он-то — который одним взглядом усмирял обезумевших ирбисов!..
Несколько мгновений король и мастер дороги стояли друг напротив друга, и сейчас, когда горел огонь в камине, стало видно, насколько они похожи. Мастер был ниже ростом и шире в кости, но взгляд — королевский, и уверенные движения, и даже манера говорить ровно и твердо, не сомневаясь, что послушаются и сделают как велено.
— Садитесь, — сказал мастер. — Вы в гостях. И давайте уже есть, пока не началось. Разговоры и прочее — все на потом, будет еще время.
Стерх трубно прочистил горло, покивал и примостился на лавке под окном, где раньше горела свеча. Ронди был как будто пьян, он поднялся и, стараясь не смотреть на дочку мастера, шагнул к столу; конечно, тут же и столкнулся с ней (несла из погребка какую-то бочечку), покраснел пуще прежнего, заизвинялся, предложил помощь.
Мастер ходил по комнате, зажигая свечи.
Принц подошел к нему и спросил вполголоса:
— А кони?
— Что кони?
— С ними ничего?.. когда это ваше начнется?..
— Коней он не тронет, — без тени усмешки сказал мастер. — Вы что, — спросил, повернувшись к Стерху, — совсем ничего им не объяснили?
— Послушайте… — вмешался Ронди.
— Я, — сказал Стерх, — не думаю, что…
— Послушайте, — повторил Рифмач. — Тише… Слышите?
Сперва ничего не было, только с упрямой обреченностью бился снаружи мотылек. Потом принц понял — и прошептал:
— Лягушки.
Все несметные полчища лягушек уже какое-то время молчали. И молчали сверчки. И ночные птицы.
Только ветер шуршал на берегу камышом.
А потом вдруг откуда-то со стороны озера, с дальнего его берега, раздался протяжный и тоскливый стон. Звук ширился и разбухал — и вдруг оборвался на звенящей одинокой ноте.
Стерх сидел бледный, помертвелый. Не мог оторвать взгляда от сундучка, в котором лежало растрепанное рыжое перо.
— Ну, — сказал мастер, — ужин на столе. Приятного аппетита.
Луна катилась по угольному небу, сочилась мертвенным светом. Была похожа на оторванную великанью голову.
Из озера ей салютовали сотни воздетых кверху мечей. Капли сверкали на зеркальных лезвиях, руки, что сжимали рукояти, были белесы и морщинисты. Со своего места за столом принц видел их отчетливо: туман отогнало ветром… хотя лучше бы ветра не было, а туман остался.
Ужинали молча. Угощение на столе было, конечно, не сравнить со столичным, но после нескольких недель дороги, после трактиров с подгоревшей, слипшейся кашей, тошнотворного пива, мяса, похожего на недожаренную подошву ботинка, — да, угощение было поистине роскошным!