| - Бандиты! - прокричал Иван и вскочил с дивана, но был водворен на него опять. Лишь только его отпустили, он опять было вскочил, но обратно уже сел сам. Он помолчал, диковато озираясь, потом неожиданно зевнул, потом улыбнулся со злобой. | 'Bandits!' Ivan shouted and jumped up from the couch, but was installed on it again. The moment they let go of him, he again jumped up, but sat back down by himself. He paused, gazing around wildly, then unexpectedly yawned, then smiled maliciously. |
| - Заточили все-таки, - сказал он, зевнул еще раз, неожиданно прилег, голову положил на подушку, кулак по-детски под щеку, забормотал уже сонным голосом, без злобы: - Ну и очень хорошо... Сами же за все и поплатитесь. Я предупредил, а там как хотите! Меня же сейчас более всего интересует Понтий Пилат... Пилат... - тут он закрыл глаза. | 'Locked me up after all,' he said, yawned again, unexpectedly lay down, put his head on the pillow, his fist under his head like a child, and muttered now in a sleepy voice, without malice: 'Very well, then ... you'll pay for it yourselves ... I've warned you, you can do as you like ... I'm now interested most of all in Pontius Pilate ... Pilate ...', and he closed his eyes. |
| - Ванна, сто семнадцатую отдельную и пост к нему, - распорядился врач, надевая очки. Тут Рюхин опять вздрогнул: бесшумно открылись белые двери, за ними стал виден коридор, освещенный синими ночными лампами. Из коридора выехала на резиновых колесиках кушетка, на нее переложили затихшего Ивана, и он уехал в коридор, и двери за ним замкнулись. | 'A bath, a private room, number 117, and a nurse to watch him,' the doctor ordered as he put his glasses on. Here Riukhin again gave a start: the white door opened noiselessly, behind it a corridor could be seen, lit by blue night-lights. Out of the corridor rolled a stretcher on rubber wheels, to which the quieted Ivan was transferred, and then he rolled off down the corridor and the door closed behind him. |
| - Доктор, - шепотом спросил потрясенный Рюхин, - он, значит, действительно болен? | 'Doctor,' the shaken Riukhin asked in a whisper, 'it means he's really ill?' |
| - О да, - ответил врач. | 'Oh, yes,' replied the doctor. |
| - А что же это такое с ним? - робко спросил Рюхин. | 'But what's wrong with him, then?' Riukhin asked timidly. |
| Усталый врач поглядел на Рюхина и вяло ответил: | The tired doctor glanced at Riukhin and answered listlessly: |
| - Двигательное и речевое возбуждение... Бредовые интерпретации... Случай, по-видимому, сложный... Шизофрения, надо полагать. А тут еще алкоголизм... | 'Locomotor and speech excitation . . . delirious interpretations ... A complex case, it seems. Schizophrenia, I suppose. Plus this alcoholism . . .' |
| Рюхин ничего не понял из слов доктора, кроме того, что дела Ивана Николаевича, видно, плоховаты, вздохнул и спросил: | Riukhin understood nothing from the doctor's words, except that things were evidently not so great with Ivan Nikolaevich. He sighed and |
| asked: |
| - А что это он все про какого-то консультанта говорит? | 'But what's all this talk of his about some consultant?' |
| - Видел, наверно, кого-то, кто поразил его расстроенное воображение. А может быть, галлюцинировал... | 'He must have seen somebody who struck his disturbed imagination. Or maybe a hallucination ...' |
| Через несколько минут грузовик уносил Рюхина в Москву. Светало, и свет еще не погашенных на шоссе фонарей был уже не нужен и неприятен. Шофер злился на то, что пропала ночь, гнал машину что есть сил, и ее заносило на поворотах. | A few minutes later the truck was carrying Riukhin off to Moscow. Day was breaking, and the light of the street lights still burning along the highway was now unnecessary and unpleasant. The driver was vexed at having wasted the night, drove the truck as fast as he could, and skidded on the turns. |
| Вот и лес отвалился, остался где-то сзади, и река ушла куда-то в сторону, навстречу грузовику сыпалась разная разность: какие-то заборы с караульными будками и штабеля дров, высоченные столбы и какие-то мачты, а на мачтах нанизанные катушки, груды щебня, земля, исполосованная каналами, - словом, чувствовалось, что вот-вот она, Москва, тут же, вон за поворотом, и сейчас навалится и охватит. | Now the woods dropped off, stayed somewhere behind, and the river went somewhere to the side, and an omnium gatherum came spilling to meet the truck: fences with sentry boxes and stacks of wood, tall posts and some sort of poles, with spools strung on the poles, heaps of rubble, the earth scored by canals - in short, you sensed that she was there, Moscow, right there, around the turn, and about to heave herself upon you and engulf you. |
| Рюхина трясло и швыряло, какой-то обрубок, на котором он поместился, то и дело пытался выскользнуть из-под него. | Riukhin was jolted and tossed about; the sort of stump he had placed himself on kept trying to slide out from under him. |
| Ресторанные полотенца, подброшенные уехавшими ранее в троллейбусе милиционером и Пантелеем, ездили по всей платформе. Рюхин пытался было их собрать, но, прошипев почему-то со злобой: "Да ну их к черту! Что я, в самом деле, как дурак верчусь?.." - отшвырнул их ногой и перестал на них глядеть. | The restaurant napkins, thrown in by the policeman and Pantelei, who had left earlier by bus, moved all around the flatbed. Riukhin tried to collect them, but then, for some reason hissing spitefully: 'Devil take them! What am I doing fussing like a fool? ...', he spumed them aside with his foot and stopped looking at them. |
| Настроение духа у едущего было ужасно. Становилось ясным, что посещение дома скорби оставило в нем тяжелейший след. Рюхин старался понять, что его терзает. Коридор с синими лампами, прилипший к памяти? Мысль о том, что худшего несчастья, чем лишение разума, нет на свете? Да, да, конечно, и это. Но это - так ведь, общая мысль. А вот есть что-то еще. Что же это? Обида, вот что. Да, да, обидные слова, брошенные Бездомным прямо в
|