И слова, как пудовые гири, верны.
Тараканьи смеются глазища
И сияют его голенища.
А вокруг его сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей…
В эту минуту испуганный Михаил специально двинул чашку с блюдцем к краю стола, и она с шумом разбилась о пол. Все вздрогнули. Люси кинулась к мужу и подняла осколки, а муж громко сказал, словно ничего не произошло:
– Прошу, гости, угощайтесь конфетами.
И жена тоже поддержала мужа:
– Попробуйте вот это варенье, уверяю вас, всем понравится.
Так хозяин дома прервал чтение опасных стихов в своем доме. Среди гостей могли быть люди, которые сотрудничают с НКВД. Ахматова сразу поддержала хозяев дома и произнесла:
– А ну-ка, попробуем, – и взяла две конфеты, одну дала поэту. – Осип, и ты попробуй.
Однако обиженный поэт даже не взглянул на нее и продолжил стих:
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подковы кует за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него, – то малина,
И широкая грудь осетина
Осип сел на место, довольный своим поступком, и за столом воцарилась гнетущая тишина. И тут Михаил вспомнил про поэта Танаева и дал ему слово.
– Между прочим, – заметил кто-то из гостей, – наш друг Игорь Танаев получил квартиру от писательской организации. Пусть хоть одна комната – все же своя. Давайте поздравим его.
Все были рады за друга, кроме поэта Мандельштама, который воскликнул:
– Чему радуетесь, ведь эти квартиры – подачки от коммунистов. Сталин таким путем подкупает интеллигенцию России. Это ужасно! Лучше жить в сарае, чем брать у них жилье.
Люси возразила:
– У Игоря двое детей, давно скитаются по чужим людям. Что делать, если жильем распоряжаются коммунисты.
– Что удивительно, – добавил Михаил, – наш Игорь не пишет хвалебных статей о партии, о пролетариате, – и всё же получил. Потому что и в Союзе писателей понимают, что отрицать талант нельзя.
Когда хозяева закрыли дверь за последним гостем, Люси словно вспыхнула:
– Зачем Анна привела этого Мандельштама – выскочка, бестактный, а еще – явный провокатор. Прийти в чужой дом и читать такие опасные стихи, а вдруг среди гостей доносчики?
Михаил помогал жене убирать посуду.
– Этот Осип хоть и надменный, всё же его стихи хороши. Я читал их. Он слишком честный и не может жить иначе, как бы не закончил свои дни в тюрьме.
– Скажи Анне, пусть больше его не приводит в наш дом. И без того тебя ругают в газетах, так еще этого не хватало…
– Анна сама не ожидала от него такого. И всё-таки талантливых людей нужно поддерживать.
Спустя два дня супруги Булгаковы сидели в театре в первом ряду. На балконе сидел Сталин со своей свитой. Со стороны вождя это было девятое посещение пьесы «Дни Турбиных». Это всех удивляло, и в зале люди стали шептаться между собой, что Сталин поддерживает интеллигенцию, а значит, он за свободу слова в стране. Такое могло лишь радовать и давать надежду на лучшее. Хотя в действительности аресты деятелей культуры – артистов, писателей, поэтов, художников, а также педагогов, не говоря об инженерах – стало еще больше. Это оказались люди, которые осмелились критиковать вождя в своем кругу, и об этом узнали чекисты через своих агентов.
Когда занавес опустился, как всегда, бурными аплодисментами автора вызвали на сцену. Булгаков, в дорогом импортном костюме с бабочкой делал легкие поклоны зрителям. И в какой-то миг его счастливый взгляд застыл на Сталине. Вождь тоже был доволен: на лице – сдержанная улыбка, вялые хлопки.
Писатель задумался: «Зачем он снова явился, уже в десятый раз, неужели ему не надоело? Или на самом деле в восторге от моей пьесы? Вряд ли, – ответил он себе, – он умышленно выбрал такую тему, которая у народа вызывает ностальгию по тем временам, когда Россия была намного свободнее. А может, и вождь тоже предался ностальгии, ведь это годы его молодости, когда он со своими товарищами по партии грабил банки или устраивал собрания, митинги? Чему он так улыбается?» В эти секунды Булгаков в своем кармане брюк нащупал пенсне, которое он надевал в своем кругу для забавы, как символ прежней красивой жизни. В царское время его носили умнейшие люди: профессора и иные образованные люди. Даже мода была на нее. Нынче пенсне носили лишь старики. И писатель нацепил его, с золотой цепочкой, на левый глаз. В зале это вызвало еще большее волнение. Словно пред ними стоял человек той эпохи.