— Ну вылитый пират с попугаем, — пошутил я.
— Эй! — возмутилась птица.
— Сам ты «эй», — застыдил я проводницу. — Мы и пятидесяти километров не одолели. А впереди еще добрых триста, а то и триста пятьдесят, очень уж мы на восток забрали. Ты знаешь, что такое «восток»?
— Не глупее некоторых. Где солнце встает, — разворчалась птица. — Вдоль реки полетим. Так ловчее будет.
— Ладно, кафешку искать в ночи бесполезно, пошли, перекусим по-походному. Рек вокруг Иркутска было видимо-невидимо, больших и малых. Таковая текла и вблизи поселка, где мы остановились. Я нашел на берегу скамейку и кострище, которое явно прошлым днем жгли, снегом еще почти и не запорошило, развел огонек. Ворона устроилась поближе к огню греться, я даже чуть заволновался, как бы она перья не опалила. Я же снова превратился в птицу и вылетел в лес, что на том берегу стоял стеной.
Вернулся с пойманным зайцем, сове такая охота была привычной, да и я легко нашел жертву по биению сердца. Вернувшись в человеческий облик, я вспомнил походный опыт, я много шлялся в свое время по лесам, особенно, когда у эльфов учился. Бывало, месяцами к цивилизации не выходил. Короче говоря, поймал я зверька и принес на берег. Ворона, увидев добычу, оживилась. Глянув на меня слегка виновато, бочком-боком подскочила к зайчику и ловко выклевала у него глаза.
— Вкусняшка, — услышал я ее мысль.
Освежевал и разделал тушку я за пять минут, а потом сварганил нам с птичкой шашлык. Мы перекусили, и я предложил времени не терять и двигаться дальше. Но чувствовалось, что птица не в форме, ей после сытного ужина, или раннего завтрака, короче говоря, трапезы посреди ночи, хотелось спать, а не лететь триста километров.
— Ладно, — проворчал я, — вечно все на горбу у мага в рай въехать хотят! Цепляйся!
Я укрепил кожу на спине и шее, а потом почувствовал, как вороньи когти вязнут в густом совином оперении, пытаются вонзиться в кожу, но не могут пробить.
— Устроилась? — спросил я. — Ну держись как следует, полетим с ветерком.
Настоящие совы, конечно, не летают ни так быстро, ни так далеко. Ну я-то только притворяюсь птичкой, мне можно. Что такое триста километров для мага воздуха? Один порыв ветра.
Разок мы все же остановились на берегу реки. Насколько я мог судить с высоты птичьего полета, мы летели вдоль Лены. Ворона пыталась управлять мной, как всадник лошадью, царапая когтями с нужной стороны, но я велел ей говорить словами, благо телепатия от нас никуда не делась.
На самом деле птичье тело начинало заявлять свои права, мне элементарно захотелось снова поохотиться. Я снизился и полетел между ветвями деревьев, высматривая возможную добычу. Ночью ее было немного, но какие-то сумасшедшие зверьки зачем-то шлялись среди сугробов и заснеженных еловых лап.
Белку я проигнорировал из уважения к Варваре и ее боевому прошлому. Потом на меня чуть не прыгнула рысь, я показался ей вполне достойной дичью, но в последний момент она опомнилась, да и мне не особо хотелось закусывать кошечкой.
В итоге я поймал, бесшумно спикировав, какую-то куницу, а может быть и ласку. Моя спутница нацелилась на свой излюбленный деликатес — глаза. Я не стал утруждать себя превращением человека и разведением огня, а вместо этого отдался инстинктам. Видели бы мои ученики, как я рвал клювом и когтями еще трепещущую плоть.
Когда мы чуть насытились, и ко мне вернулись человеческие мысли и чувства, я решил дать птичке имя.
— Будешь Людмилой, — сообщил я вороне.
— Это почему? — удивилась она. — Я не разбираюсь в людских кличках, но должен быть какой-то повод.
Конечно же птица не выдавала такие сложные фразы, хотя местные духи явно поработали над ее разумом. Но от нее приходил по ментальной нити между нами импульс, содержащий подобный смысл.
— Почему-то как ни гляну на тебя, так и хочется сказать: «Людк, а Людк!»*
* Не вижу, почему бы такой фильм не могли снять в Царской России, а значит «прежний Беринг» мог его посмотреть и полюбить. Конечно, какие-то косметические правки в сюжет были бы внесены. А вот «Москва слезам не верит» совершенно невозможна.
Мы долетели до маленькой деревушки с первыми лучами солнца. Справедливости ради стоит заметить, что зимой рассветает поздно. На тот поселок, где мы отдыхали несколько часов назад, это селение ни разу не было похожа. Только три дома из десятка казались похожи на человеческое жилище, остальные почти или совсем развалились.
Ворона подлетела к одной из относительно целых изб и решительно застучала клювом в окно. Я хотел помочь ей, и забарабанил в дверь, надеясь, что какой-нибудь отчаянный дедок спросонку не пальнет мне в грудь из охотничьей двустволки. Конечно, к этому моменту я уже стал человеком. Я не захотел мудрить, принял «базовый» облик — Беринга.