Чаще всего взгляд Даны обращен… внутрь. Женщина-девочка разговаривает с кем-нибудь и смотрит внутрь себя. Отвечает преподавателю на семинаре и смотрит внутрь себя. Идет по Озерному бульвару и смотрит внутрь себя. Язвит – Дана не может не язвить, язва родилась раньше нее, и очень хорошо, когда ее язва спит, потому что, чуть она проснется, с ней нет никакого сладу, разве только переязвить, но для этого надобны целые водопады язвенности, – так вот, если Дана язвит, она все же смотрит внутрь себя, произнося насмешливые слова механически, почти не задумываясь. Они сами поднимаются откуда-то из глубины к голосовым связкам в виде пузырьков с вредными человечками… Даже когда его Дана улыбается, то улыбается одними губами. А глаза – нет, они не холодны, просто собеседник, считающий, что он удачно пошутил, обманывается, – взгляд Даны обращен не на него. Шутник продолжает оставаться обстоятельством внешнего мира. А самое главное и самое интересное никак не относится к миру внешнему. Оно – там, внутри, на борту субмарины, под бездной вод. Все плавающее на поверхности либо забавляет, либо докучает, но истинной ценности ни за чем не водится.
Это он, Рэм Тану, усыпил язву и научил маленькую женщину иногда подниматься с субмарины к волнам и солнцу. Это он научил ее улыбаться глазами.
И теперь он смотрит на свою ученицу, жадно выпрашивая: «Ну же, Дана, ну же, радуга моя живая, ну же, очень тебя прошу, поверни голову в мою сторону… На кой тебе эта подруга? Ты с ней еще тысячу раз поговоришь, ты еще ей с три короба…»
Между тем председатель Общества, делая артистический жест рукой в направлении Рэма, произносил заключительные слова:
– …и сейчас я имею честь передать слово…
«Ну же, Дана! Последняя возможность! Пожалуйста! Я здесь, Дана!»
И тут она все-таки повернулась к нему. Посмотрела на него.
«Дана!»
– …студенту историко-филологического факультета Императорского университета искусств…
Улыбнулась ему.
Самородки – те, для которых дно озера стало домом, – на миг сверкнули.
– …господину Тану! Прошу вас, Рэм.
Он встал и пошел к кафедре, храня на лице выражение счастливого идиотизма и не сводя глаз с женщины-девочки в боковом проходе.
Наконец ему удалось оторвать от нее взгляд.
Рэм начал, как положено, с перечисления всех текстов, которые дошли от Мемо Чарану. Того самого, получившего от учеников и последователей прозвище «Пестрый Мудрец».
Так надо и следовало начать, ибо так начинают профессионалы.
Вот поучение Мемо «О соблюдении порядка».
Вот его «Житие отшельника Фая».
Вот «Малый комментарий» к «Придворному кодексу Срединного великого княжества».
Прочее – невнятные отрывки, то приписываемые Мемо, то не приписываемые…
Оп! При словах «Малый комментарий» и т.п. брови академика Нанди поползли кверху. Еще полдюжины по-настоящему серьезных специалистов отреагировали по-разному – кто удивленным лицом, кто – скептическим прищуром, а кто – осторожным шушуканьем. Остальные ничего не поняли. Или в лучшем случае почти ничего.
Потом Рэм напомнил о трех исторических хрониках, где упоминается Мемо Чарану: Срединная великокняжеская, Вторая Пандейская церковная и, немножечко, Великая Хонтийская. Были, правда, еще дневники придворной дамы Налы. Но их нельзя использовать: слишком велики сомнения относительно их достоверности. Скорее всего правы исследователи, увидевшие в дневниках Налы позднюю фальсификацию. Притом очень позднюю, видимо, времен Регентства. Сохранились еще два документа, и они, пожалуй, кое-что проясняют. Первый из них – жалованная грамота на поместье в Пригорье, выданная Мемо «в честь заслуг». Второй – список персон благородного происхождения, взятых на судейскую службу при пандейском царе Таджхаане. В нем Мемо Чарану назван среди четырех «высших мужей закона», а именно третьим – поставленным у «Южных врат сияющего престола».
Рэма долго и хорошо учили, особенно господин Ка-ан: сначала рассказать то, что знают все порядочные специалисты, и только потом явить то, до чего по сию пору никто не додумался.
Допустим, чем были «Южные врата» четыре столетия назад, определил еще дедушка академика Нанди. Орды пандейцев в союзе с горскими князьями ворвались на земли благословенного Срединного княжества, завоевали его и пятнадцать лет властвовали над самой хлебородной областью континента. Пандейский король называл оккупированные области «Южными вратами» своего «сияющего престола». «Северные врата» – коренная Пандея, «Западные» – Пригорье, а «Восточные» – спорное порубежье с Хонти. При этом двор Таджхаана оставался на севере, и там был старший из «высших мужей закона». Иначе говоря, главный толкователь законов всего царства.