Ледяной ветер бил мальчику в лицо. Лошадь брела по снегу, который начал собираться в сугробы. Почти доехав до хижины дяди, Сокол увидел у русла пересохшего ручья занесенную снегом повозку со сломанной осью. Прикинув, что он никак не мог разминуться с матерью и сестренкой, Сокол двинулся дальше – к хогану Кривой Ноги.
Но, к изумлению мальчика, в хогане дяди матери не было. Сокол задержался в хогане только для того, чтобы согреть продрогшее до костей тело. Родные пытались уговорить его остаться до тех пор, пока не утихнет снежная буря.
Но мальчик и слышать ничего не хотел. Единственное, что могли сделать родные, – это дать ему теплое одеяло. Сокол завернулся в него и снова отправился на поиски.
Тревога и страх гнали его вперед, но все попытки Сокола продвигаться быстрее были обречены: лошадь увязала в снегу, спотыкалась, и наконец ноги ее словно подломились, она рухнула в глубокий пушистый снег. Сокол спрыгнул с лошади и тут же провалился в сугроб.
Занемевшими, непослушными пальцами он привязал вожжи к сбруе и освободил гнедую. На ее ворсистой попоне налипли снег и лед. Так лошадь, может быть, спасется от холода и сумеет добраться до родного корраля.
А как ему самому спастись от стужи и пронизывающего ветра? Впереди, почти занесенная снегом, громоздилась груда валунов. И мальчик решил переждать здесь непогоду. Он свернулся за камнями калачиком. Одеяло он накинул на себя, как палатку. Сокол не думал о том, что может случиться с ним, если погода не изменится. Как и все индейцы, он безропотно принимал любые обстоятельства, в которых оказывался. Мальчик словно оцепенел – один в этой круговерти снега и ветра, в которой не существовало ничего, кроме слабой искры тепла, горящего внутри его и называемого жизнью.
Текло время, которого Сокол не замечал, он сидел неподвижно, прикрыв глаза. Снег запорошил укрывшее мальчика одеяло, под которым еще теплилась жизнь Сокола и билось его маленькое мужественное сердце.
В какую-то минуту Сокол сбросил, как уже ненужную одежду, свое оцепенение – он услышал, что ветер стих и снег уже не падает. С трудом расправляя занемевшие руки и ноги, Сокол стряхнул с «палатки» тяжелый слой снега, набросил одеяло себе на плечи и оглянулся. Все пространство вокруг сияло ослепительной белизной. В первые секунды Сокол не мог определить, где он находится, – снег сделал пейзаж неузнаваемым. Но уже через несколько мгновений он, безошибочно выбрав направление, медленно двинулся в сторону дома. Не успел он пройти и нескольких шагов, как увидел впереди темное пятно на снегу и небольшой запорошенный холмик. Мальчик ринулся вперед, бороздя глубокий снег и спотыкаясь на бегу. Но, не добежав нескольких шагов, он остановился. Снежный холмик имел очертания человеческой фигуры. Рядом с ним – небольшой белый бугорок. Сокол долго смотрел на страшные холмики, зaтем, переборов ужас, начал разгребать снег. Вначале он откопал засыпанную доску для младенцев, на которой мать носила сестренку. На заледенелом лице малышки льдинками застыли слезы.
Сокол закрыл лицо руками, отступил на шаг и, утопая в снегу, продолжал пятиться. Потом, не открывая глаз, повернулся спиной к страшной находке и бросился прочь. Он падал, поднимался обессиленный и двигался дальше от этого места. И вдруг в этом леденящем безмолвии Сокол услышал звуки: конское ржание, поскрипывание седла.
Сокол замер и поднял голову. И тут он увидел всадника. Вслед за всадником бежала в поводу вторая лошадь – гнедая. Сбруя с нее так и не была снята.
Отец кричал что-то сыну, мальчик помахал ему рукой и кинулся навстречу. Фолкнер спрыгнул на снег и сжал сына в объятиях.
– Я нашел лошадь… Где твоя мать? Где малышка? – Огромные руки в перчатках впились через плотное одеяло в плечи сына.
– Они ушли.
Это было сказано ровным голосам, безо всякого чувства.
– Ушли? Что ты хочешь этим сказать – ушли? – голос мужчины дрогнул.
– Они ушли… по дороге, которая ведет только в одну сторону, – Сокол твердо смотрел в глаза отцу, стараясь не показать своей боли.
– Нет! Проклятье! Я не позволю им умереть! – в отчаянной ярости закричал мужчина. – Ты нашел их? Покажи мне, где они.
– Нет! – мальчик в страхе отшатнулся назад, пытаясь освободиться от мощной руки, которая сжимала его плечо. – Ты должен отвести меня к ним! Ты слышишь? – слова отца сопровождались встряской, от которой голова мальчика запрокинулась назад.
И, не давая сыну вырваться, мужчина развернул Сокола и потащил его за собой. Фолкнер не шел, а почти бежал по следам, которые оставил Сокол, в безумном нетерпении рыская взглядом по расстилавшемуся перед ними покрытому снегом пространству. Бежать им пришлось недолго. Ужас охватил мальчика, когда он увидел, что Смеющиеся Глаза непослушными руками сбрасывает снег с мертвых тел. А в уши ему неслись жуткие звуки – рычание обезумевшего мужчины…
– Нет! – в ужасе закричал Сокол, когда увидел, что Смеющиеся Глаза поднимает тело матери на руки.
На лбу ee застыли ледяные кристаллики крови. Сокол быстро отвернулся, избегая смотреть на ее мертвенно-белое лицо. Он испугался, когда отец начал растирать окоченевшие руки мертвой женщины. Жалким голосом Смеющиеся Глаза уговаривал жену сказать хоть слово, но, когда он прижал рот к ее посиневшим губам и задышал часто и жарко, пытаясь вдохнуть жизнь в холодное тело, страх за отца пересилил собственный ужас Сокола.
– Нет! – он подбежал к стоявшему на коленях отцу и что было силы потянул его за руку. – Пойдем! Оставь их! Нельзя на них смотреть! – он почти рыдал. – Если посмотришь на мертвых, то может случиться что-то ужасное! Их духи завладеют тобой! Уходи скорее!
Отец медленно повернул голову и посмотрел на сына. И Сокола сковал ледяной ужас. Искаженное лицо отца напоминало страшную маску.
– Убирайся прочь! – Голос, вырвавшийся изо рта отца, казалось, принадлежал другому, незнакомому человеку.
При виде надвигавшегося на него страшного лица Сокол оцепенел. Удар отца опрокинул его навзничь. Сокол потерял сознание прежде, чем рухнул на снег.
Он уже не чувствовал, как сильные руки отца бережно подняли его и как дрожащие пальцы коснулись ярко-красной ссадины на его лице, не слышал голоса, умолявшего о прощении. Сокол плавал в черной пустоте, в которую ничто не проникает.
Сокол пришел в сознание в хогане. В очаге пылал огонь, но в хижине никого не было. Лицо мальчика жгло от боли. Сокол приподнялся на локте, и в это время дверь открылась. Мальчик съежился при виде громадной фигуры отца. Он не боялся его, он боялся духов, которые им завладели. Когда Смеющиеся Глаза подошел ближе, Сокол увидел, что глаза отца словно потухли, и он старался не смотреть на сына.
– Ты голоден? – отец стоял перед очагом и грел руки, повернувшись к Соколу спиной. – Твоя двоюродная сестра сварила похлебки.
Говорил отец хрипло и отрывисто.
– Я не хотел сделать тебе больно, парень, – его голос переполняла горечь от жалости и раскаяния.
– Тебе не следовало смотреть на них, отец. Может быть очень плохо, – повторил Сокол. – Если не будет сделано все, как следует, их духи начнут приходить к нам.
– Я не верю в духов. Ничего подобного на свете нет, – с яростной убежденностью проговорил отец. – Как ты можешь верить в то, что твоя мать способна прийти, чтобы причинить тебе какой-нибудь вред? Ты же знаешь, как она тебя любила.
– Дух – это плохая часть человека. – Сокол проглотил еще одну ложку супа. – Он есть у каждого.
Глаза мальчика были опущены вниз, и он видел, как руки отца сжались в кулаки: признак гнева и попытки овладеть собой.
– Во что ты… во что верят Люди? Что, считают они, происходит с человеком, когда он умирает? – отрывисто спросил отец.
– Мертвые уходят в местность, которая находится ужасно далеко на севере. – Соколу был неприятен этот разговор. Говорить об умерших означало приглашать духов вернуться. – Добравшись до этого места, мертвый человек скитается четыре дня, и ему служит проводником кто-либо из его родных, умерший раньше его. Там, у подножия высокого утеса, есть вход, который ведет вниз, под землю. Но прежде, чем умерший спустится туда, те, кто охраняет вход, проверяют его, чтобы убедиться, что он мертв.