Выбрать главу

Решиться, чтобы сделать последний рывок было трудно. Вглядываясь в темноту, я до боли сжал рукоять самодельного пистолета, который втайне изготовил в мастерской. Впрочем, называя эту поделку пистолетом, я очень сильно ей льщу. Скорее уж самопал, неряшливый и ненадежный, скроенный из обрезка бракованного ствола и самодельной рукоятки из дерева. Всех отличий от детской игрушки, в том, что для стрельбы используются настоящие револьверные патроны, которые я переснарядил втайне от хозяина мастерской. Я снова всмотрелся в злосчастную подворотню. Не видно ничего сквозь струи дождя, да и темно уже, но арка инсулы напротив лавки мне очень не нравится. Круг света от фонаря, освещающего вход в лавку, проходит по самой границе между улицей и темным зевом прохода во двор, отчего только хуже видно. Вроде и угадывается в нем какое-то шевеление, а никак не понять — то ли это воображение разыгралось, то ли действительно шакалы остаются на посту, несмотря на отвратительную погоду надеясь поживиться. Определенно, арка не пустует, и это очень плохо. Мой самопал — это средство на самый крайний случай, и использовать его здесь, на самой границе благонадежного района — чистое самоубийство. Жандармы здесь особенно бдительны, на звук выстрела сбегутся уже через минуту. Тогда отец визитом к чистым не отделается. Все туда отправимся, и не на отречение, а на очищение.

Пока я решал, стоит ли рискнуть или все же довериться интуиции, по мостовой проехал экипаж. Шум дождя и потоки воды скрывают стук копыт, так что обитатели арки до последнего не слышали приближения кареты, и потому фонарь, укрепленный над возницей, высветил несколько неясных фигур, сидящих на корточках. Все сомнения отпали. Шакалы на посту. Я с трудом подавил желание выругаться. Так хотелось порадовать родных, а теперь — уходить? Да и неизвестно, когда случится более удачный момент. А если чистым взбредет в голову устроить обыск? Могут и найти серебро — у них как будто нюх на все запрещенное. Нет уж, придется все-таки рискнуть и воспользоваться тем, за что, моя семья и получила статус неблагонадежных. Дар ложных богов, как называют это чистые и, с некоторых пор, официальные власти. То, что раньше было признаком избранности, а теперь принято тщательно скрывать. То еще удовольствие, да и чистые могут почуять, если кому случиться быть рядом, но они для меня сейчас менее опасны чем шпана, собравшаяся в подворотне.

Вздохнуть поглубже. Сконцентрироваться. Капли дождя бьют по крышам, по мостовой, по стеклу газового фонаря, и по качающейся на железных цепочках вывеске. Да. Вывеска. Две широкие доски, сбитые между собой, выкрашенные голубой краской для защиты от влаги. Цепь, за которую они подвешены к кронштейну уже старая, давно проржавела. Нет. Не такая уж она и ржавая, да и шурупы, которыми она крепится к деревяшке, вполне надежны. А вот доски… Да, доски защищены от влаги, но там, где в дерево вкручен металл, краски нет. Дерево сохнет на солнце, потом, во время дождя, оно разбухает, а потом снова сохнет. Дерево уже начало гнить. Пока еще не сильно, но мне этого хватит, тем более ветер раскачивает вывеску. Я прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться еще сильнее. Лицо и так мокрое от дождя, но я знаю, что капли воды теперь смешиваются с кровью из носа. Это не имеет значения, важно только, что вывеске уже много лет. Новый порыв ветра… Да! Мокрая древесина не выдержала. Доска повисла на одной цепи, особенно громко проскрипев, и с маху встретилась с фонарем, который ярко вспыхнув напоследок обиженно погас.

Я перебежал через дорогу еще до того, как последние осколки стекла простучали по булыжникам. Чтобы проскользнуть внутрь лавки потребовалось не более секунды. Прижался спиной к двери, глубоко вздохнул, прикрыв глаза, гадая, успели ли обитатели подворотни заметить полоску света, осветившую мостовую, когда я входил. Подавив секундную слабость, заставил себя отлипнуть от двери. Провел рукавом под носом — на серой ткани рукава появились темные разводы. Все-таки перенапрягся, хотя в этот раз вроде бы уже не так тяжело. Привыкаю понемногу. Только теперь решился поднять глаза — как раз вовремя, чтобы наткнуться на пристальный взгляд доминуса Понсе.

— Что там за шум, не знаешь? — равнодушно поинтересовался торговец.

— Вывеску сорвало, — пожал я плечами. — Фонарь разбился.

— Бывает, — пожал плечами старик. — Хочешь что-то купить?

— Да, доминус Понсе. Ассигнации. На сестерций.

Старик невозмутимо отсчитал нужное количество потертых бумажек, протянул мне в обмен на монету. Смахнув с лица прядь седых волос, упавшую во время подсчетов, достал из-под прилавка небольшой, но одуряющее пахнущий свежей выпечкой сверток.