– Что ж.
«Отброс» наигранно, явно играя на публику, потянулся, будто разминался от долгой спячки.
– Видать, потребно отвадить ещё одного недоноска, возомнившего, что может посягать на мою будущую жену... Иного и не остаётся более... Дуэль.
Что он достиг своей цели - было видно по его глазам. На его лбу написано жирным шрифтом, что он хотел раскрутить меня на стычку.
Ну-с, посмотрим-с, чем дело кончится...
Глава 57. Что-то где-то пошло не по плану.
Мне оставалось только пожать плечами. Дуэль – так дуэль. Этим меня не удивишь.
Знавал одного командира из соседнего батальона. Если кто из сослуживцев чего не поделил между собой и дошло до терминальной стадии вражды, он их буквально к барьеру ставил и пистолеты в руки совал. Мог и сломанный боёк поставить вместо нормального, и патроны варёные у него для этого всегда были... В общем, знал мужик, как заставить пистолет не выстрелить, и психологом он тоже был хорошим.
Момент щелчка курка по бойку очень хорошо прочищает мозги и сбивает спесь. Когда понимаешь, что ты выжил буквально вопреки всему (промахнуться из ПМа на дистанции в пять метров не сможет даже контуженный), все прочие суетности и мелочи обращаются в тлен. После таких дуэлей стороны очень часто шли на примирение. Если не помогало – тогда и по другим подразделениям разводили, и на «дизель» уезжали, и прочие методы воздействия применяли...
Так что дуэлью меня удивить трудно.
Оная состоялась прямо на месте, при свидетелях, на которых и играл придурок. Ему нужна была массовость и зрелищность: на его лбу было написано, что он собирается отыграться за моральное изнасилование, которое ему устроила в моём присутствии Ветрана.
– Отлично, – Морозова хлопнула в ладоши и послала мне воздушный поцелуй. – Значит, буду судьёй. И твоим секундантом.
Вот только игра шла на все свечи и велась на шатком столе: пара десятков свидетелей чуть ли не единогласно заняли нейтралитет, не выказывая одобрения ни одной из сторон. Перешёптывания, от едва слышимых до вполне себе отчётливых, оповещали, что заставшие сие действо юноши и девушки не находят происходящее однозначным.
– Женщину в мужское дело не пускали, – бросил ей мой одноразовый оппонент. – Судьёй может выступать лишь мужчина. И тем более позор для дуэлянта, когда его секундант – запятнавшая свою честь женщина. Это противоречит кодексу чести.
– Ты сам себе противоречишь, недалёкий, – хмыкнул Ветрана, и не думая стесняться ни макания в грязь прилюдно, ни своего внешнего вида. – Дуэли запрещены между представителями разных сословий. А ты, сыном дворянина будучи, вызвал на поединок простолюдина. Потому будь добр, отпусти людей спать. Прими смерть молча, и мы разойдёмся.
Приблизительно об этом и шептались зрители.
И, не давая никому опомниться, наследница рода Морозовых громко произнесла на весь коридор:
– Мастеров Александр Александрович выступил в защиту поруганной девичьей чести светлейшей княжны Ветраны Властиславовны Морозовой! Его противником и виновником инцидента является Бесчестных Дмитрий Пелагиевич. Согласно действующему в Империи Дуэльному кодексу я, как вызвавшаяся судить дуэль, испрошаю обе стороны. Готовы ли они разойтись миром, или же грядёт бой до самой смерти?
Хех... девчонка-то вжилась в роль. Уж не знаю местных дуэльных правил и насколько всё следует протоколу, но театральности и артистизма Морозовой не занимать.
Ведает ли она того или да, но сейчас девушка в точности следует одному из главных сводов правил для лидеров общественного мнения: говори много, громко и уверенно, а там уже неважно, что за бред ты несёшь. Люди идут за уверенными предводителями. На стороне Морозовой и положение в обществе (у светлейшей княжны всяко больше веса авторитета, чем у залётного простолюдина), и чётко поставленный командный голос, и грамотная подача претензии. Мол, «меня обидели, вы все свидетели».
– Дорогой мой Александр Александрович? – спросила меня она. – Готовы ли поступиться моей осмеянной добропорядочностью и отозвать свои претензии, дабы избежать смертоубийства?
Даже среди ночи от меня не могло не укрыться, как при посторонних называет меня Ветрана. Всячески пытается выделить обращением и показать своё ко мне расположение, чтобы и в глазах чужих я выглядел этаким плюшевым мишкой с пулемётом. Милый, добрый, свой, но злой и с кулаками.
Я пожал плечами.
– Да не вопрос. Сейчас начищу рыло этой обезьяне, и пущай ступает себе с миром. Я за его скальпом не охочусь, не кровожадный. Пусть живёт.