Смазнова первая порушила молчание.
— Не ломайся, — беззлобно посоветовала она. — Если есть, что спросить — спрашивай.
— Давнишне знаетесь? — осведомилась, ничтоже сумняшеся, Ханна.
Оксана несколько споткнулась об сугубо непривычный слог изъясняться, но вопрос поняла. И его суть, и персонализацию лиц, в нём оглашённых.
— Столько не живут, — хмыкнула женщина. — Даже и не вспомню, когда и как познакомилась с этим перелётным гусем удачи. Кажется, будто всю жизнь его знаю… Постоянно в разъездах, постоянно в контрактах. Домой вернётся живым, отдохнёт с месяц-другой-третий, и иди-свищи его, как ветра в поле… Даже не понимаю, что меня так зацепило в нём… Деньги? Так он не факт, что живым вернётся, чтоб ими сорить. Наследством? Ну, есть у него кое-какие жилищные площади, да. Но нет. Не ими точно. Отношением? Даже не знаю…
Смазнова чуть помолчала, сама удивившись, насколько развёрнуто ответила на простейший вопрос. Всего два слова зацепили её за живое.
— А ты в нём что нашла? — спросила провизор у собеседницы. — Наёмник к наёмнику прилип? Или тоже свой кусочек женского счастья урвать решила?
— Он пленил меня, — мрачно произнесла Ханна.
Медик хмыкнула.
— Не буду уподобляться нашему общему знакомому и скабрёзно шутить про пленённое сердце. Схлестнули клинки и проиграла схватку?
— Воистину, — проронила рыжая. — Мне не осталось выбора. Отдаться в руки живодёрам Протопопова и ощутить всю прелесть калёных штырей в теле… али же сдаться на милость Мастерова. Не ведаю ни малейшей детали, в каких отношениях он состоит с Тайной Канцелярией. Никогда ещё полон не переносился столь же блаженно, как и лекарский обход. Даже членов не отняли…
Ханна глубоко и тяжело вздохнула.
— Мастеров устранил нашего заказчика. Перебил пять дюжин голов Синдиката. А меня взял в полон. После этого мне больше не на что уповать. Вернуться к Синдикату не могу. За выполненную работу не заплатят. А Мастеров… Чуется мне, ежели он единожды вступился за меня, я могу и дальше чаять в нём утешений…
Смазнова вовремя перехватила сама у себя контроль, чтоб не рассмеяться в голос. Формулировки Ханны находили у неё двоякие трактовки. Со временем и развитием языка многие слова и их сочетания меняли свой смысл. Что уж говорить о языке из другого мира?
Вместо колкой реплики про многозначительность утешений для женщины она произнесла другое:
— Мастеров… Так, значит, да? Ну, «Мастер» и Мастеров, пёс с ним. Вообще, странное для наёмников дело, человеколюбие. То всех живых в радиусе полёта пули искореняют, то недобитых в плен берут… Ну, что тебе сказать? Повезло, что тут ещё можно выдать… Видать, не разозлила ты его по-настоящему. Жизнь сохранил, защиту предложил, ещё и вместе работать взял… Даже не уверена, что вы в бою схлестнулись. Если б не знала его давно — подумала бы, что в постели…
Ханна повернулась к Оксане.
— А вы… знались друг с другом… в постели?
— Спрашиваешь, — фыркнула провизор. — Если хочешь знать, «Мастер» — один из немногих в моей жизни, кто действительно может доставить мне «утешения». Прошу прощения за каламбур, он в этом мастер.
— Даже так, — усмехнулась уже «Лиса». — Я предложила ему безраздельно властвовать над моим телом. Но тот не повёл и бровью, будто не узрел ничего для себя стоящего. А меж тем ещё ни один муж, семейный али нет, не сумел найти в себе сил перебороть себя…
— «Медовая ловушка» ты у нас, значит, да? — уже без усмешки констатировала медик. — Ты кое-что упустила из виду, рыжая. Наёмники, в большинстве своём, повёрнуты одинаково. Просто, кто-то больше, а кто-то меньше. Поверь, знаю, общалась. Но из каждого правила всегда есть исключение. «Мастер» в первую очередь думает своей головой, пусть и безмозглой, а уже потом головкой. У него таких, как ты, наверно, с пачку было. Его трудно чем-то удивить. Уж не знаю, при каких обстоятельствах вы схлестнулись. Но ему недостаточно поманить пальчиком и качнуть голой ножкой. Он тот ещё искушённый ценитель.