Над террасой нависал большой балкон, и отец как-то рассказывал Анурафару, что в конструкции имеется механизм, способный мгновенно обрушить его на голову неприятелю, посмевшему подойти слишком близко. Тогда Анурафар несколько недель боялся возвращаться домой через главный вход, предпочитая вход для слуг. Когда отец узнал – маленького Анура выпороли за слабость.
– Выбирай между страхом и болью, пока у тебя есть такой выбор, – сказал тогда отец. – Когда ты вырастешь, выбор будет между страхом и смертью.
Витраж на южной башне образовывал большой круг из голубых и аметистовых стёкол – цветов этеров – и символизировал луну Шаат, в которую была вписана большая лилия — символ Дома. В течение дня этот витраж бросал цветной блик на двор и даже за его пределы, в лес. Весной и летом, когда снег имел смелость таять в столь далекой северной широте, он проводил много времени в этом лесу, и, даже уходя далеко, всегда мог видеть этот витраж, словно он был ещё одним небесным светилом. Когда отец узнавал о его прогулках, в его взгляде читалось что-то вроде гордости за то, что сын научился иметь свои тайны и заниматься своими делами. Только повзрослев Анурафар понял это.
Большой перспективный портал, который в полдень как раз выныривал из тени, глядел на него высокой чёрной дверью, обшитой чугунными вставками, украшенной двумя гербами – дома Лилий и Плентийской империи. Со стороны замка их вышло встретить несколько офицеров – все они были одеты в традиционную форму тёмно-фиолетовых оттенков с хищными белыми вставками, дизайн которой не менялся несколько веков. Удивительно, но современное оружие каким-то образом уживалось с этим нарядом. Меры приняли Анура у гаража и сопроводили ко входу.
Ступая по скрипящему и блестящему снегу, Анурафар размышлял о прошлом, которое жадно набрасывалось на его голову после каждого увиденного знакомого места. Здесь многое поменялось или добавилось, но большая часть осталась нетронутой. Например, эти статуи оборотней вдоль колоннады. Как-то, лет в пять, он залез одному из оборотней на голову, что вызвало неприятный треск внутри конструкции, а шея оборотня претерпела изменение и была повёрнута уже в другую сторону. Вне себя от стыда и страха наказания маленький Анур убежал к себе в комнату, а потом, ночью, был готов поклясться, что слышал за окном недовольное звериное рычание. Но это всяко было лучше, чем рычание отца. Строго говоря, как он понял позже, отцу всегда было плевать на эти статуи — он отдавал предпочтение только защитным сооружениям. Статуи очень любила мать, но теперь любить их было некому.
Слуги в иссиня-чёрных мантиях, из-под которых не было видно даже кончиков хвостов, отворили двери. Вздёрнув кверху нос и глядя куда-то в пустоту, они встали по обе стороны. Анурафар видел в их движениях тревогу – похоже, прибывшие днём или парой дней назад остальные члены семей уже успели потрепать их нервы, это было в их стиле.
Анур и свита шагнули внутрь, и их объяло тепло, такое несвойственное этому месту, но совершенно реальное. У привыкшего за последний час к холоду этера даже немного помутилось в голове, и выступили слёзы. Большая прихожая, где был гардероб и несколько служебных помещений, был отделан деревянными панелями без особых изысков. Высокий потолок терялся в полутьме на высоте пяти или шести метров. Комната была почти идеальным кубом, и здесь не было ни одного окна.
Появились слуги. Он снял шапку, отдал её вместе с меховой мантией, оставшись в простом чёрном рейкари — накидке до голени с длинным рукавом, поверх которой надевалась ткань, утепляющая грудь. Такую одежду носили либо аристократы, либо богатые граждане, коих было мало, особенно сейчас. Как только с тела было сброшено несколько килограммов веса, он сразу ощутил себя менее значимым и уверенным, но быстро это чувство подавил. Солдаты терпеливо ждали, им, естественно, не пристало раздеваться. Строго говоря, дальше им ход был заказан, поэтому не прошло и минуты, как Анурафар велел им отправиться в бараки для военных, что находились в восточной части двора. Отдав честь, они ретировались. Этер остался наедине с двумя слугами, которые, терпеливо ждали указаний.
– Где отец? – спросил он.
– Мастер отправился на прогулку в лес, господин, – быстро ответил один из слуг – молодой юноша лет двадцати, чьи щёки заросли неумело скрытыми пятнышками акне. Он выглядел куда более напряжённым, нежели его коллега, который был на пару лет старше и пару сантиметров выше, с куда более широкой челюстью и твёрдым взглядом, словно несостоявшийся военный. Все слуги в замке перевязывали длинные волосы в тугой пучок на затылке. Ни одна шерстинка на ушах не должна была торчать. Показывать хвост было вообще запрещено.