Дорога от станции пролегла сначала по лесу, в котором берёзы и осины уже стояли голые, а ели и сосны, вымытые осенними дождями, терпеливо дожидались первого снега. Потом она круто взбиралась на холм и сбегала к берегу реки, петляя вместе с нею по широким лугам.
Ночью лил дождь, а теперь тучи разошлись, выглянуло солнце, и осенняя природа предстала во всей своей предзимней красе. На приречном пространстве, сколько хватало глаз, всё ещё зеленели перестоянные и как будто одичавшие травы. Годами их никто не косил, не убирал, не гонял сюда на выпас коров и овец - извели теперь во многих деревнях домашних животных. На голых ветках прибрежных кустов и деревьев сверкали под солнцем ещё не высохшие после ночи капли дождя. Пахло прелью и свежими грибами, воздух был лёгким и чистым - только дыши.
Он шёл один. Вскоре показалась деревня Коляды - восемь десятков домов, в доброй трети из которых никто не жил. «Куда девается народ? - подумал он. - Вроде бы города уже переполнены жителями. Всё труднее находить в них даже самую простую работу. А люди бегут в города - и наши деревенские, и мигранты, которые с лёгкостью покидают свою родину и бросаются на поиски счастья в чужие места. Идёт бурный процесс вытеснения местного населения, а государство будто этого не видит, не принимает мер. Что за людская мешанина возникнет лет через двадцать, когда в русских городах станут проживать многочисленные разноликие племена? Кто сможет упорядочить эту стихию? Говорят, оглянитесь на Америку, там спокойно уживаются люди разных национальностей. Ну да, оглянитесь, но при этом не забудьте посмотреть на их образ жизни: там люди, если они работают, получают зарплату, на которую можно пристойно жить, рожать детей и даже оставлять кое-что на так называемый «чёрный день». У нас же только отдельные избранные распухают от обилия денег и богатства и никак не подавятся, вот в чём одно из главных удивлений.
Входя в деревню, он потерял нить своих размышлений. И не потому, что мешал на чём-то сосредоточиться унылый вид деревенских домов и вежливых сельских людей, что первыми здоровались с ним, а потому, что дальше обсуждать наедине с собой такие вопросы не хватало знаний. Он вспомнил друга Лёшу Калинкина и подумал, что Лёша, как никто другой, сведущ в подобных тонкостях жизни, и нужно будет с ним поговорить на эту, ставшую уже общей, тему.
Один дом по левой стороне улицы заметно отличался от других - из белого силикатного кирпича, с белой оцинкованной крышей и тёмно-синей «Ладой» во дворе. В нём жил врач Юрий Михайлович Коноплёв, которого любила вся округа. Многим людям помог он поправить здоровье, многих спас от преждевременной смерти. Была у него жена Маргарита, тоже медик, акушерка, и двое детей - сын Вадим и дочка Полина. Дочка окончила медицинскую академию и, к неудовольствию родителей, вышла замуж во Францию, «окнами на Эйфелеву башню». Он помнил девочку Полину - черноглазую, черноволосую красавицу, в которую одно время даже был влюблён, но постеснялся сказать ей об этом, пока она жила в деревне, а потом, когда стала учиться в городе, совсем потерял её из виду. В детские годы, проводя каникулы в деревне, он дружил с Вадимом: вместе загорали на берегу, купались и ловили рыбу в Кремянке. А когда Вадим приезжал к Виктору в город, ходили в цирк и на каток и даже, по приглашению Витиного дяди Николая - машиниста тепловоза - катались в его кабине. После школы Вадим поступил на юридический факультет, но не устоял перед наркотиками, и пошли коту под хвост все четыре курса. Тётка Тамара рассказывала, что он пробовал устроиться на работу в охранное предприятие, но получил отказ - наркоманов нигде не принимают. Вернулся к родителям в деревню, достал где-то ружьё и стал ходить на охоту. И каждый раз возвращался пустым - природа в нём охотника не признавала. Потом вообще случилась дикость. Возвращаясь как-то с охоты, напоролся на подгулявших парней, те остановили его, отняли ружьё и, слегка поколотив, пригрозили убить, если пожалуется в полицию. Вадим не испугался угрозы, явился к участковому и рассказал, что произошло. И оказался в ещё более трудном положении. Выяснилось, что ружьё не зарегистрировано, а за это статья. К тому же парни, отобравшие ружьё, заявили, что сделали это в целях самообороны, так как он грозился их всех перестрелять. Понимая, что влип, он попробовал откупиться от полиции, но и здесь прокол - ему предъявили статью за попытку дачи взятки. Был суд, на котором его приговорили к двум годам жизни в колонии поселения. Родители остались в доме без детей, но это не сломало их, а только опечалило, что из-за вечной занятости не уделяли должного внимания детям, и вот расплата.
Теперь, проходя мимо дома врачей, он поклонился в знак почтения к делу, которым были заняты его обитатели.
Посреди Коляд возвышалась старая кирпичная школа, в которой учились малочисленные дети ближних деревень. Сегодня выходной, школа закрыта, лишь высокий старик в брезентовой куртке подметает двор метлой на длинной палке. Виктор поздоровался с ним, тот пристально взглянул, стараясь припомнить, кто это, кивнул и продолжал мести. А Виктор пошел по узкой дороге за школу и повернул к речке, на берегу которой стоял дом его детства. Деревянный забор у палисадника покосился и еле держится на подгнивших столбиках - того и гляди упадёт. Шиферная крыша прогнулась и заросла зелёным мхом. Но окна по-прежнему при- зывно блестят, зеркально отражая солнечный свет и облетевшие кусты жасмина и сирени возле забора.
***
Он толкнул дряхлую калитку и пошёл по двору. За домом увидел гору берёзовых чурок, сваленных так, что они перекрыли вход в сарай. На одной колобашке лежал топор. Остро потянуло тут же расколоть её. Подавив в себе это желание, он достал из кармана ключ, открыл дверь в дом, прошёл через сени и очутился в большой, чисто прибранной комнате. Здесь, вроде бы, всё по-прежнему - два небольших окна: одно на двор, другое на улицу. Три иконы в углу над столом, застеленным свежей скатертью, на стене фотопортреты бабушки Настасьи в белом платочке и бородатого деда Ивана. Даже показалось, будто дед ему слегка подмигнул. Этажерка с книгами, диван и кровать под неброскими покрывалами, старый дубовый комод работы деда-столяра и шесть одинаковых стульев у стола и у стены. Справа - кухонный стол и застеклённый буфет для посуды. Слева - побелённая русская печь, на которой в январские морозы Виктор отогревал озябшие ноги. Она и сейчас тёплая, значит, утром протопили. На полу - яркие самотканые половики, изрядно прохудившиеся от времени, но всё ещё мягкие и красивые. И всё-таки при всей чистоте и ухоженности этой комнаты она не оставляла ощущения, что в ней кто-то живёт.
Он сбросил ботинки у порога и направился из большой комнаты в маленькую. И здесь увидел то, чего не находил в большой: на столе - открытый ноутбук, возле него - фотография молодого парня в светлой рамке. Справа - раскрытая книга и две стопки ученических тетрадей. Рядом шкаф, дверка приоткрыта, и за ней виднеется белое платье и вязаная кофта. Внизу - тёмно-вишнёвые туфли на высоком каблуке. За шкафом видна узкая деревянная кровать с двумя пышными подушками в изголовье. Он снова посмотрел на фотографию - симпатичный парень с небольшими залысинами. Лицо серьёзное, но кажется, что вот-вот улыбнётся.