Выручила всех Шайми:
— Что вам яблок не хватает, вы одно едите? Хм, смешные какие.
— А так вкуснее, малыш, вот подрастешь и сама узнаешь.
— Лаки, он правду говорит? Так вкуснее?
— Да, Шайми, Одри всегда говорит правду, — подтвердила Лаки, смиренно подняв глаза, давая понять, что я действительно прав, как бы недоумевая, что это вечером на нее нашло. Вот, хитрюга!
Со стороны дороги послышался шум, возвращались обозники. Красавца Чогори накрытого белой попоной вели в поводу, его можно было далеко узнать по белым рожкам на лбу, но командир не давал приказа приводить своего скакуна в усадьбу. Чуть дальше показалась еще одна команда с варгом поводу, это была Ульзи, рыжая самка. Стражи увидели своего командира в окне, или он сам уже открыл его навстречу этому параду.
— Командир, прости, но Ульзи наконец выбрала. И она выбрала Чогори.
— А как Чогори? — поинтересовался полковник настроением своего любимца.
— А он всегда готов. Мы же не могли их в общей вагрятнице оставить, они разнесут там все по камешку. И Тензи возмущается, что его вниманием обошли.
— М — да, нашла время, проказница.
— Ну, командир, здесь ведь не прикажешь.
— Подождите, я сейчас спущусь.
Напротив усадьбы Дьо — Магро началось оживление, танец варгов это зрелище, да какое. На дорогу вышел сейн Калларинг в белоснежной бурке, подманил Чогори куском хлеба.
Шайми все это видела сидя у меня на руках. Лаки засобиралась:
— Я тоже туда хочу, вы не обидитесь, если без меня посидите?
— Нет, — сказала Шайми, — мы не обидимся. Одрик, мы ведь не обидимся, пусть идет гуляет, правда?
— Правда, мы с тобой — да никогда. А она пусть идет гуляет. Помаши ей на прощанье.
— Лаки, а возьми яблочка для Ульзи. Ей должно понравиться.
И Лаки, схватив одно из яблок, убежала. Я увидел ее в белом плаще, связанной гномами из илларьей шерсти.
Я завернул Шайми в одеяло и поднес ближе к окну и мы стали вместе наблюдать, как сейн Калларинг не позволил Лаки подойти к Ульзи, разыгравшаяся самка могла и зашибить, но гостинец все-таки был доставлен. Да это было здорово, у варгов сняли поводья, чтобы случайно не зацепились и не порвали свои уши. И вот парочка гигантов начинает свой танец, издалека кружат по спирали, приближаясь друг к другу, встают на дыбы и раскачиваются, отпрыгивают, снова упираются передними лапами друг в друга и раскачиваются, то начинают ходить по кругу и кланяться. Можно было бы загнать зверюшек в пустующую вагрятницу, но для танца там тесновато, не лишать же их такой радости, их еще запрут там на пару дней. А народ собирался вокруг, как из по земли, поглазеть как на неожиданно приехавших циркачей, скучно в это время в Караваче, а тут такое развлечение.
Я увидел что-то в последний момент, оно должно было удариться в стекло, но пролетело сквозь него, я успел только повернуться. Это что-то напоминало льдинку, выскочившую из-под лап танцующего варга, но я видел это что-то другим зрением. Там должны были быть цветные нити, но их не было в помине, я это не увидел, а скорее почувствовал. Успел в последнее мгновение подставить руку и закрыть Шайми, льдинка проскользила по коже на виске и по руке, сверкнули цветные нити плетения, но стоило только появиться каплям крови, как плетение распалось. Я все же устоял на ногах, я должен был удержать Шайми, но тут вторая льдинка пробила мою ладонь насквозь и достигла своей цели. Какое-то время я видел ее, некую сущность, несущую в себе жуткое плетение, и пока эта гадость как плотоядная пиявка вгрызалась в грудь Шайми, увидел нити плетения, такого я даже близко не знал. Шайми вскрикнула, но показала рукой куда-то в собравшуюся толпу, где мелькнула серая фигура со скрытым под капюшоном лицом. Теперь я уже понимал, далеко не все, но и этого уже достаточно много. Как только я хотел посмотреть пиявку, она тут же теряла цвет, становилась прозрачной, но на ней оставались следы моей крови, теперь я мог ее различить. Я не мог ничего сделать с плетением, но я мог вытащить свой кровяной след не на плетениях, а на линиях силы. Нужно было собрать для этого почти всю волю, но дело того стоило. И твари пришлось впиться в мою ладонь. От моей крови пиявка начала корчится, казалось, ее тошнит. Меня тоже могло стошнить, но я должен был наблюдать, ДОЛЖЕН. Плетение распадалось, теперь уже не становилось прозрачным, а действительно распадалось, а за ним и сущность, сначала растаяла, а потом и испарилась.