— Сказочник, ты убиваешь их. Он не могут тебя есть.
— Я, наверное, невкусный.
— Не правда, Лаки же очень хотела от тебя кучек откусить.
— А ты откуда знаешь?
— Я все знаю. Я тоже могу как мама, но мама только слышит, а я еще могу и видеть.
— Как это?
— Могу видеть, то что видели чужие глаза. Только я не все понимаю.
— Шайми, да ты просто чудо, ты только потерпи, я сейчас позову кого-нибудь.
В груди у Шайми слышался хрип, изо рта вытекала тонкая ржавая струйка. Ее глаза, когда то сиреневые, как цветочки на лугу, сейчас стали бледно — бледно серыми. Я донес ее до кровати, хотел позвать кого-нибудь, мне самому становилось страшно.
— Не надо Оди, уже поздно, а мне надо тебе много — много сказать. Сделай так, что бы когда я попрощаюсь с родителями, никто не смог к нам подойти.
— Зачем?
— Я так прошу, ты не можешь мне отказать. Я ухожу, мне нельзя отказывать, сделай, как я прошу.
— Не смей так говорить, ты не уйдешь!
— Не переживай, я давно это поняла, просто не хотела маму расстраивать. Сделай, как я прошу.
Звать никого не потребовалось, сами пришли. Дайоне просто ворвалась в комнату, потому почувствовала без всяких амулетов. Разговор между Шайми и Дайо был коротким, как может быть коротким разговор между двумя людьми понимающих мысли друг друга… И силы оставили сейне Дайоне. Я ничем не мог помочь ей. У сейна Каллара вдруг резко сдвинулись брови, он кивнул одному из стражей, оставляя его командовать, и удалился своим стремительным шагом. Лаки бросилась за ним вдогонку. Хоть полковник и уже ожидал этого, но готов все равно не был.
— Папочка, я видела тебя сегодня в бурке, у тебя самая — самая белая бурка… Лаки…, я вас очень люблю. Но не мешайте Оди провожать меня, вы же знаете, он сможет. Мне с ним не будет страшно… Папа, береги маму.
Ну, а что еще оставалось бесстрашному командиру Тайной стражи сейну Калларингу Дьо — Магро? Доверять мне, парню, которого сам с утра успокаивал, чуть ли не слезы утирал, парню, который сейчас вытирает своими волосами и свою кровь, и кровь его ребенка, А был ли у полковника другой выбор?
И я опустил купол, простейшая вещица из категории защитных, долго не продержится, а нам долго и не надо.
Шайми попросила меня проводить ее до черты, всего лишь. Как мало и как много. Она попросила уйти с ней в сон, в самый простой, какой у него уже заготовлен. У меня с собой был сон про ближайший к Каравачу лес, еще летний, одно очень милое местечко. И опять клубочек некуда было класть.
— А вот, возьми яблоко, откуси побольше, и получится ямка. Тогда я еще узнаю вкус яблока, которое едят вместе.
Яблоки все еще лежали на кровати, мне ничего другого не оставалось, как снова вгрызаться в яблочные недра. Клубочек размазался по яблочной мякоти. Шайми едва царапнула ее зубками, а теперь и я должен был испытать на себе, что проделывал с другими.
— Иди сюда и будешь держать меня за руку. На этой кровати все бы уместились, не то, что только мы с тобой. До встречи во сне. — Я сплел сон и положил его в яблочную ямку, и мы с Шайми выпили его на двоих.
Я тогда оказался на опушке леса на окраине Каравача, и держал Шайми за руку, она меня уже поджидала.
— Как здесь здорово, смотри сколько ягод. Я соберу немножко, ведь можно.
— Конечно можно, собирай, сколько хочешь.
Я осмотрел местечко, замечательная полянка, и тепло-то как! Каравач действительно рядом, какие-то домики видно и садики — огородики рядышком, потому что стоит пугало, широко раскинув свои руки. И речушка бежит такая звонкая. Шайми поднялась, протянула горсточку полуденницы в своей ладошке.
— Правда, сладкая?
— Слаще не бывает.