— Итак, я картежница, мистер Райен. Я бываю на всех крупных играх в городе. И мои выигрыши несравнимы с тем заработком, который я получаю здесь, обслуживая толстых, некрасивых мужчин, любящих пощеголять перед дамами. И если вы действительно гангстер, то разузнайте обо мне в округе. Я уверена, что вам много порасскажут.
— Мне не обязательно расспрашивать. Но все же это не объясняет Биллингза.
— Биллингз был странным. Хороший шулер, но против настоящих профессионалов слаб. Временами он бывал хорош. Но однажды он сел с нами играть, и я засекла его на передергивании. Он сначала ничего не понял — до тех пор, пока я снова не пригласила его за наш стол. Знаете, мистер Райен, меня иногда такие личности развлекают. Я могла разделать его в пух и прах просто из спортивного интереса.
— Ну и сколько ты у него выиграла?
— Сотню-другую, не больше. У него, конечно, водились деньги, но мы-то играли ради игры, понимаете? В таких случаях деньги не столь важны.
— Ну и как он был?
— Хорош, но не слишком.
— Когда ты его последний раз видела?
Она ни минуты не колебалась:
— За три дня до убийства.
— И ты могла бы это доказать?
Когда она наконец пришла в себя, она просто сказала:
— Эх, не надо было мне этот венок посылать.
— Не в этом дело, крошка.
— Так в чем же тогда?
— Понимаешь, ты роскошная девочка. Вице-президент крупной компании. Получаешь полторы штуки в неделю, а когда босс в отъезде, сама здесь всем заправляешь. У тебя особняк на Мэдисон-авеню и кредиты в лучших магазинах. И ты любишь играть. Карты. Все это я мог бы легко выяснить.
— Но вы ведь сказали, что никаких справок не наводили.
— Конечно, мне все это выложил один словоохотливый швейцар.
— Так что же тогда во мне подозрительного, мистер Райен? — В глазах ее снова были слезы.
— Крошка, ты послала пятидолларовый венок.
Она опять не мешкала с ответом:
— Он как игрок большего не стоит, мистер Райен.
— А ты очень сентиментальна?
— Нет, это было просто жестом.
— Такие жесты часто означают месть.
— Мертвому безразлично. Это было просто жестом. А сейчас я об этом жалею.
— Не нравится мне это, крошка, — ласково сказал я ей.
Она взглянула на меня, и видно было, что вице-президент испарился, между нами был обыкновенный стол, и мы могли находиться где угодно. Она была обыкновенной женщиной и смотрела на меня холодно, с явным желанием поскорее от меня отделаться. Это длилось, может, секунду, но было ясно, что это чувство неподдельное.
— Мой отец был хорошо известен в Монте-Карло, — сказала она. — А еще лучше — в Лас-Вегасе. Его звали не Смит. И однажды какой-то сумасшедший, проигравший ему своей собственной колодой крапленых карт, его застрелил.
— И какая же судьба постигла этого сумасшедшего?
— Девятилетняя дочь убитого с десяти футов размозжила ему череп из охотничьего ружья.
— Ты? — тихо переспросил я.
— Я.
— Скажи, а ему ты тоже послала пятидолларовый венок?
— Нет. — Она смотрела на меня прямо, хотя и с улыбкой. — Это, правда, сделала женщина, с которой жил мой отец.
— Этот жест мне нравится, — холодно заметил я.
— Я думаю, что он был уместен. — Тон ее голоса совпадал с моим.
— Ты имеешь в виду последний?
— Интересно получилось с Биллингзом. Он убит, и ты сюда пришел. Не полиция, а ты. Почему?
— Когда-то Биллингз сдал меня за десять штук, — сказал я. — И похоже, что он сделал это еще раз. И мне интересно найти всех действующих лиц этого спектакля.
— Думаешь, я могу быть одним из них?
— Не знаю... но, крошка... В общем, скоро я это узнаю.
— Мне его не жалко, — сказала она. — Мне, собственно, все равно, жив ли он, мертв ли. Отчасти я, может, этому и рада, а в общем, мне все равно. При чем здесь ты, мне тоже никакого дела нет. Ну, это все?
Я ухмыльнулся, выпрямил спину и облокотился на стол.
— Нет, крошка, — сказал я. — Еще кое-что. Тебе уже, наверное, не раз говорили, что ты — интересная девочка. Так что мы с тобой не соскучимся.
До этого она по-настоящему не улыбалась. Теперь я заметил, что у нее влажный рот и белые зубы. Что-то с ней все-таки случилось. Я вдруг заметил, что у нее карие глаза и каштановые волосы. Она была крупной женщиной. Ниже меня, но все равно крупная. Она подняла голову, посмотрела мне в глаза и сказала:
— Нет. Это что-то новое. Так меня еще никто не называл.