И, однако, дух его не сломлен. Как набат, звучат слова его стихов, написанных в дни революции 1905 года.
Его перо готово и сейчас к борьбе за светлое будущее. Магнетически приковывает взор на картине Салахова чистый лист, лежащий на столе.
Кажется, еще мгновение и гневные строки стихов Сабира побегут по бумаге…
Художнику удалось дать нам почувствовать эпоху, в которой жил, творил и боролся поэт. Салахов создал сложный образ борца-поэта.
Ремонтники.
«Мы должны, — писал Салахов, — создать образ нашего современника во всем его повседневном величии, я бы сказал, в его будничной праздничности».
Эти слова написаны в 1963 году, и это не только красиво сказанная фраза. В последние годы творчество художника является как бы пластическим ответом на эту декларацию.
Живописец Таир Салахов ежегодно проводит несколько месяцев в родном Баку, посещает Нефтяные Камни. В его полотнах перед нами встает целая галерея людей, порою отчаянно смелых, гордо побеждающих стихию. Таковы герои Апшерона. Эта тема с каждым годом обретает новое звучание.
«Мои картины, — говорит Таир, — это то, что меня волнует, что мне по-настоящему дорого, что я хорошо знаю и люблю…»
Редко кто из современных живописцев так привержен к своей изначальной теме, как Салахов. И что особенно любопытно в этом глубоком и оригинальном даровании — в нем сочетаются песни о труде, которые он создал в десятках холстов, с изображениями создателей музыки — музыкотворцев.
Таковы портреты Кара Караева, Амирова и портрет Дмитрия Дмитриевича Шостаковича.
Больше полутора десятилетий отделяют его от портрета Кара Караева, и мы убеждаемся, что этот путь проделан художником не зря. Значительно глубже, человечней, масштабней стал психологический анализ Салахова.
Он пытается глубже постичь тайну феномена творчества человека, заставившего в своих грандиозных творениях звучать саму эпоху, полную драматизма и героики.
Вот что рассказывает сам Таир Салахов об истории создания этого портрета:
«Шостакович… — Тут художник задумывается, и эта пауза, это молчание звучит весомее всяких слов. — Я много, лет, — продолжает Салахов, — подходил к решению портрета и теперь счастлив, что мне все же удалось запечатлеть образ этого Человека. Не скрою, холст дался мне нелегко, не говоря уж о том, что Дмитрий Дмитриевич очень неохотно позировал. И за всю его жизнь лишь немногим художникам довелось с натуры написать композитора…
И вот раздался долгожданный звонок…
И я на даче в Жуковке. Помню особенно четко, как прозвучал этот давно желанный звонок и негромкий голос великого музыканта пригласил меня приехать к нему.
Яркое утро. Подмосковье.
Итак, мы сидим и беседуем с Шостаковичем…
Он много говорил о произведениях искусства, о музыке. Я слушал, слушал внимательно, пристально вглядываясь в его черты. Потом мне захотелось спросить у Дмитрия Дмитриевича: какого композитора он больше всего любит?
Он улыбнулся и ответил:
«Мне нравятся очень, очень разные композиторы», — и опять как-то застенчиво улыбнулся…
К процессу работы над портретом он отнесся очень серьезно, позировал несколько раз. Он надел свой любимый зеленый жилет и сел напротив, прямо смотря на меня. Поза нашлась не сразу, она была трудная, сидеть нужно было без спинки, и выдержать часами такое положение не так легко…
Но он сидел. Терпеливо…
Он забыл, что я пишу его, и пальцы его неслышно скользили, будто он наигрывал что-то еще никому неведомое.
Мне порою казалось, что передо мною звучит, да, звучит немая музыка, мощная, подобная колокольному набату. Я трепетно ощущал борьбу этого человека с физическим недугом, недомоганием, возможно, с возрастом.
Но я видел могучего, с непокоренным духом композитора и постарался выразить это в портрете…»
Словно вспышкой белой молнии озарено полотно, и нам понятнее становятся вечные раздумья о борении духа человека с роковыми преградами, которые ставит судьба.
О победе творца, о прозрении… и об усталости, идущей вслед за битвой.
Мощная, монументальная лепка как бы утверждает сложность характера крупнейшего музыкотворца нашего времени.
В распахнутой белоснежной рубашке, какой-то необычайно простой и близкий, сидит в раздумье композитор.
Глубокие борозды морщин, острый, всепроникающий взгляд много видевшего и сделавшего человека.
Непринужденно падают ломкие складки одежды…
И вся эта закованная в латы характера раскованность нанесена на холст кистью острой и точной.
Только тонко видящий художник мог создать такой многоплановый, если хотите, полифонический образ своего современника.