Что греха таить, только в наши дни со всей очевидностью стало ясно, что в шумное авангардистское начало двадцатого века «новаторы» успели изрядно расшатать традиции реалистического искусства, в запале «формотворчества» оставалось мало места для школы, мастерства, а это привело к тому, что многие художники потом всю жизнь прохромали недоучками, с трудом рисуя и пытаясь наверстать упущенное время…
… Тихо, очень тихо в студии.
Горький густой запах полыни напоминает нам о родине мастера.
Татарник, чебрец, бессмертник, ковыль, полынь… Степные цветы и травы.
Красные партизаны. Фрагмент.
Они любовно собирались и привозились художником из Сальских степей, куда он, невзирая ни на какие заботы, уезжал каждое лето черпать новые силы из родника русской природы.
— Какой Вася был непоседа, — тихо говорит вдова живописца Мария Владимировна Савченкова — Марийка, как зовут ее до сих пор друзья. И действительно, когда глядишь в карие, подернутые печалью глаза этой верной подруги Василия Кирилловича, то невольно перед тобою предстает долгий, порою нелегкий, почти полувековой путь, который они прошли рука об руку. Сдружились в институте, вместе окончили его, рядом работали, бродили по степи, ездили по свету, писали. Ведь Савченкова сама прекрасный художник.
— Не углядела я, — грустно промолвила Мария Владимировна, — как перетрудился, надорвался Василий. Ведь он никогда не жаловался на свои хвори…
Вспоминаю лишь теперь с особым значением: когда он окончил свое последнее большое полотно «Красные партизаны», то взял меня за руку, отвел подальше от холста…
Долго, долго стоял.
Потом сказал:
«Маша, запомни, это моя самая лучшая картина», — и как-то ясно и пристально посмотрел мне в глаза.
Март 1981 года. Центральный выставочный зал Москвы.
«Красные партизаны».
На заре ветер прогнал туман. Первые лучи рассвета зажгли улыбчивую сиреневую марь на меловом отроге далекого кряжа, и, казалось, само небо, повитое нежной розовой дымкой, слилось там, за сизыми горбами бугров, с седой ковыльной степью.
В глубокой, просторной балке повеяло родниковой свежестью, горько и приторно запахло полынью.
Загорелись малиновые макушки татарника.
В утренней тишине раздался конский храп, прозвучали негромкие отрывистые слова боевого приказа. Партизаны…
Холст Василия Нечитайло — проникновенное слово о земляках, суровых буднях гражданской войны на Придонгцине, о своем отце-красногвардейце.
Взволнованный рассказ о сыновней любви к земле, народу, о своей причастности, приверженности к судьбе Отчизны.
В гостях у молодых.
И в страстной открытости — неодолимая сила этого большого полотна, искреннего, глубоко правдивого.
Вглядываюсь в предрассветную рань «Красных партизан», а в памяти вдруг встал другой холст.
«Последнее утро Кочу бея»-так можно было бы назвать эскиз, написанный студентом-дипломником Нечитайло ровно за сорок лет до создания «Красных партизан».
… Горит последняя заря.
Сверкающая прорезь в хмуром небе. Страшная ночь позади.
Палачи ведут легендарного героя на казнь. Худой и обритый после перенесенного тифа, истерзанный, изможденный Иван Кочубей гордо несет непокорную голову.
Он не польстился на посулы врага, не предал товарищей. Предпочел лютую смерть.
Былинная, эпическая тема гражданской войны недаром была близка живописцу. Ведь его отец Кирилл Никитович Нечитайло, бедняк, работавший по найму у помещика, одним из первых ушел в партизаны.
Рядом с родной станицей Воронцово-Николаевской была глубокая степная Янина балка, где стоял его отряд… Высокий, почти в человечий рост ковыль скрывал бойцов, коней. Эту вот именно балку изобразил Василий Нечитайло на картине.
Мария Владимировна раскрывает старую картонную папку. Достает коричневую выгоревшую фотографию. 1931 год.
Ровно полвека отделяет нас от того хмурого весеннего дня, когда группа крестьян, вступивших в колхоз, решила сняться на карточку.
Оставить себе на память облик товарищей, собравшихся у красного колхозного знамени.
Более ста человек, молодых и старых, мужиков и баб, в папахах, кубанках, фуражках, буденовках, в пестрых платках, поддевках, шубах, чекменях, кто налегке в плаще, кто в тулупе, все такие разные, тесно прижавшись друг к другу, внимательно глядят на нас из далекого прошлого.