Недостижимая. Сверкающая. Вечная… Микеланджело. Он не забудет часы, проведенные в Сикстинской капелле.
Его никогда не покинет восторг от общения с шедеврами этого гиганта Возрождения… Неистовый резец Микеланджело Буонарроти, создавший «Пьету» и «Моисея», навсегда овладел сердцем Шадра.
И он на всю жизнь запомнил слова великого итальянца, написанные им об искусстве: «Живопись ревнива и требует, чтобы человек принадлежал ей целиком».
Отныне каждый миг своей жизни, каждый порыв своей цельной и чистой души он отдаст скульптуре.
… Грянул Октябрь. Пройден великий рубеж. Шадр, сын мужика, как он себя называл, принял революцию безраздельно. Это была его революция, а он сам плоть от плоти народа.
Художник с юношеским пылом создает образы времени.
, Наша эпоха — эпоха небывалых разворотов, — позже напишет он, — … и прежде всего человеческого героизма…»
И мастер не мудрствует лукаво.
Взволнованно, с романтической открытостью ищет заметы эпохи в людях труда — «Рабочий», «Сеятель», «Крестьянин», в героях гражданской войны — «Красноармеец».
Каждая из этих скульптур — символ тяжких и светлых лет становления державы социализма, повесть о тех людях, которые потом и кровью отстояли, защитили Отчизну.
«Хороший скульптурный портрет, — говорил Роден, — равносилен целой биографии… Эпоха… индивидуальный характер — все в нем указано».
… 1918 год. Художническая Москва кипит от диспутов, споров… Как грибы росли тут новые течения в искусстве — «уно-висы», «обмоху», «аскарнова», «цветодинамос», «комфуты», супрематисты, лучисты, конструктивисты и так далее и тому подобное…
Художники-реалисты, владевшие мастерством, корифеи отечественного искусства, чувствовали себя весьма неуютно…
Красноармеец.
Но жизнь продолжалась.
В майские дни футуристы размалевали в Охотном ряду и в Александровском саду все деревья и заборы в красный, синий и желтый цвета. Эго было дико, но ново.
«Старое» искусство Рафаэля и Рембрандта, Сурикова и Серова было объявлено ненужным хламом.
Новоиспеченные «таланты» рождались десятками, впрочем, столь же быстро и исчезали. Но некоторые из них пытались себя утвердить навечно.
Вот любопытная история тех дней, о которой колоритно рассказывает художник Федор Богородский.
Однажды в один из светлых весенних дней некий «футурист жизни» — молодой человек торжественно въехал на извозчике на Театральную площадь.
Неспешно выгрузил полуметровую фигуру, отлитую из гипса, и фанерный постамент. Расположившись у центральной клумбы, что напротив Большого театра, он начал рыть землю.
Мигом его окружила толпа любопытных. Подошел постовой милиционер и задал вопрос:
— В чем дело, товарищ? Что вы здесь роете?
Ответ был односложен и прост до предела:
— Я ставлю себе памятник!
— Позвольте, — воскликнул озадаченный милиционер, — а разрешение райсовета на этот памятник у вас есть?
— Искусство райсовету не подчиняется, — гордо ответил «футурист жизни»…
Некоторые современные западные искусствоведы испытывают своеобразное чувство ностальгии к этим далеким временам, приписывая им чудеса новаций, якобы напрасно забытые нашим искусством. Спору нет, кому-то очень хотелось бы, чтобы русское, советское искусство пошло за «уновисами» и «комфутами». Но этого, к счастью, не случилось.
В борьбе правды жизни с беспредметным формотворчеством рождалась новая красота нашего искусства.
Одним из «надежных антифутуристов» был Иван Шадр.
Он еще в Париже в начале века нагляделся на многие опусы и новации и всяческие «измы» и избрал себе иную дорогу. Он искал истинную красоту своей эпохи и работал, работал, работал…
А. М. Горький.
Иван Дмитриевич всегда помнил слова Родена:
«Упражняйтесь без передышки… Искусство — это только чувство. Но без знания объемов, пропорций, цвета самое живое чувство парализовано. Что станет с величайшим поэтом в чужой стране, язык которой будет ему незнаком?
А в новом поколении художников много таких поэтов, которые отказываются, к несчастью, учиться говорить. Поэтому они ограничиваются лепетанием…
Выполняйте ваш труд, как честные рабочие…
Положим, в оценке обывателя величайшими всегда будут фигляры, выделывающие затейливые выкрутасы карандашом и умопомрачительные фейерверки краской…
А между тем самое трудное… и самое высокое… это рисовать и писать просто…»
В жизни каждого большого мастера бывает миг, когда все помыслы и жар сердца, житейский опыт, талант и школа, словом, весь он целиком будто сливается в один порыв, в одно святое желание, неутолимое, жгучее, беспрекословное — твори!