Все корпорации или братства участвовали в храмовом празднике и показывались во всем своем блеске, кроме того, все они имели право появляться на празднествах и торжествах республики со знаками отличия своей общины. В праздничной процессии святого Марка они выстраивались по приходам, и каждая шла вслед за духовенством своей церкви, неся раки, кресты и хоругви, и во время службы располагались в особых часовнях.
«Веселые братства» таких привилегий не имели, но им разрешалось располагаться на всей огромной площади святого Марка, воздвигать там навесы, устраивать конные бои на копьях и пиршества. Каждое такое братство давало себе наименование и придумывало эмблему, какую ему вздумается, и принимало к себе кого заблагорассудится. Некоторые состояли из одних только патрициев, другие же без различия пополнялись и патрициями и плебеями, — отсюда то кажущееся слияние сословий, которое еще и поныне наблюдаешь в Венеции. Старинные картины сохранили для нас изящные и причудливые костюмы «Веселого братства чулка»: один чулок красный, другой — белый, одежда разноцветная, яркая. На груди членов «Братства святого Марка» красовался золотой лев, на рукаве членов «Братства Феодосия» — серебряный крокодил, и т. д. и т. п.
Валерио Дзуккато, известный своим изысканным вкусом и умением придумывать и выполнять такого рода вещи, распоряжался всем, что касалось украшений; и надо сказать, что в этом отношении «Братство Ящерицы» затмило все остальные. Он принял за эмблему быструю ящерицу потому, что все цехи художников и ремесленников, избранные представители которых вошли в братство, — зодчие, ваятели, мастера стеклянных изделий, мозаики и стенной живописи, — по самому роду своей работы привыкли взбираться наверх и даже в какой-то степени жить в висячем положении — на перегородках стен и на сводах.
В день святого Марка 1570 года по Стрингу, а по другим авторам — 1574 года, огромная процессия прошла по площади святого Марка под навесами, выстроенными для этого случая в в виде аркад перед зданием Прокурации, такими низкими, что трудно было под ними пронести громадные золотые кресты, исполинские подсвечники, раки из ляпис-лазури, украшенные лилиями чеканного серебра, ковчеги с мощами, увенчанные пирамидами из драгоценных каменьев, — словом, всю эту пышную, разорительную утварь, до которой так алчны священнослужители и которой кичатся богачи горожане, члены корпораций. Как только процессию с религиозными песнопениями поглотили раскрытые двери базилики, а дети и бедняки бросились подбирать бесчисленные капли душистого воска, оброненные на мостовую тысячами свечей, и жадно искали, не попадется ли где-нибудь драгоценный камень, крупная жемчужина, выпавшая из церковных сокровищ, вдруг, словно по волшебству, посреди площади вырос обширный цирк. Он был окружен деревянным помостом, изящно украшенным пестрыми гирляндами и шелковыми тканями, — тут, под навесом из шелка, должны были сидеть дамы и, скрываясь от солнца, лицезреть состязания. На столбах, поддерживавших помост, развевались флажки, а на них виднелись надписи — любовные изречения на наивном и остроумном венецианском диалекте. Посредине возвышался высоченный столб в виде пальмового дерева, по стволу которого взбирались ящерицы — золотистые, серебристые, зеленые, голубые, полосатые, разнообразные до бесконечности, — целая туча ящериц; с вершины дерева к этой пестрой стае склонялся прекрасный белокрылый дух, простирая к ней руки и держа две короны. У подножия ствола, на помосте, затянутом темно-красным бархатом, под парчовым балдахином, расписанным замысловатыми арабесками, восседала царица праздника — ей предстояло раздавать призы, — маленькая Мария Робусти, дочь Тинторетто, прелестная девочка лет десяти — двенадцати, которую Валерио в шутку называл владычицей своих дум, — он нежно о ней заботился, обращаясь с ней с самой изысканной учтивостью.