А потом он уходил, закончив работу. Впрочем, уходил неточное слово — уйти в лаз, соединявший каморку, где стоял станок, с комнатой, где была кровать, невозможно. Прежде нужно согнуться в три погибели и ползти, с трудом переводя дыхание. При этом одной рукой он держал пачку листовок, пахнувших краской.
Листовки Николай положил около кровати, а сам блаженно распрямился и лег на матрац, дожидаясь условленного стука. Стук означал, что в горнице чужих нет, что дверь закрыта на крюк, что можно распахнуть форточку и подышать чистым воздухом. Без подвального смрада и запаха скипидара, без затхлости и свинца. И этого часа он ждал с замиранием сердца, стараясь удержать кашель, который мелкими иголочками царапал горло и рвался наружу. Только до условленного стука он должен лежать тихо, как мышь, и не выдавать своего присутствия. Мало ли кто может оказаться в горнице?! И околоточный стал захаживать — конечно, выпить чарку водки на дармовщину — дело заманчивое, да к тому же еще получить пятерку. Николай невольно стал задумываться над участившимися посещениями околоточного. Толстого и неповоротливого, с ремнем, перехватившим большой живот. Околоточного он не видел, но явственно представлял по рассказам Софьюшки. Почему заходит? Конечно, могла привлекать и красота Софьи… А если что-то пронюхал?.. Если пытается захватить с поличным?.. Думы наваливались на Николая, словно густой туман, в котором дышать было трудно.
«Нет, нет, типография хорошо законспирирована, и вынос литературы налажен, и Софьюшка, открытая душа, такой покой и уют придала дому…» — успокаивал себя Николай, а сердце болело, предчувствуя несчастье.
Николай от усталости задремал и сразу увидел поляну, где так широко дышалось. Падали желуди с дуба, ударяясь о землю сильнее, чем обычно. Удары участились, и Николай поднял голову.
Конечно, стучали в дверь, прикрытую из горницы ковром.
Николай быстро вскочил и радостно потянул ручку двери.
В горнице царил полумрак. Лампа была прикручена, мерцала желтым светом лампада у иконы в красном углу. Софьюшка давала ему возможность привыкнуть к свету. Пахло ночной свежестью, у окна открыта форточка. Знала, Николай, прежде чем сесть за стол, кинется к окну и будет долго дышать. Дышать, чтобы наполнить воздухом грудь и унять мелкую дрожь в руках, которая появилась последнее время и раздражала его.
Николай бесшумно бросился к форточке и замер. Мир, безбрежный и величавый, раскрылся перед его жадными глазами. Ночь звездная и лунная. На темно-синем небе мерцала яркая звезда. Венера. В хорошую погоду всегда она встречала первой. Светился ковш Большой Медведицы. И звезды в торжественном хороводе висели над сонным городом. Как удивительна земля! Душу Николая переполнял восторг — мир был прекрасен. Свежий ночной воздух опьянял его. Сторожкая тишина перемежалась таинственными шорохами, которые не пугали, а придавали новое очарование.
И вдруг зазвучали заливчатые трели соловья. Робкие, призывные. Ночь молчала, загадочная и удивленная. Лишь ярче засветили звезды. И опять пел соловей, и песня его летела на бесшумных крыльях в звездную высь.
Но вот луна, прикрытая облаками, выплыла на небосвод. И сразу померкли звезды, стали почти невидимыми. Залитая серебром дорожка проступала из черноты неба от луны до дома, где у форточки дышал Николай, где таилась подпольная типография большевиков, которую берегли от провала. И только песня соловья делалась громче.
Лунная дорожка выхватила из темноты человеческую фигуру. Одну… Другую… Третью… Люди медленно двигались к дому. Двигались бесшумно, боясь вспугнуть тишину. Кто такие? Прохожие?! Нет, это не случайные люди. Прохожие не шли бы крадучись, они бы не таились, как поганые воры. Да и откуда на сонной окраине большого города ночью могли появиться люди… Люди замерли разом, словно по команде. И тихо-тихо прозвучал условный свист.
Соловей замолк, и ночь притаилась.
У Николая пересохло в горле, и неудержимый кашель начал разрывать грудь. Полиция… Полиция… Значит, провал… А типография?.. И Софьюшка, собирающая ужин на столе… Ах, беда-то какая!.. Сердце заныло от боли… Беда… Беда…
— Подойди к окну, Софьюшка! Быстро… Быстро!.. — чужим хриплым голосом бросил Николай… — Полиция…
— Не поднимай панику! — ответила Софья, растягивая слова, что всегда служило признаком волнения. Ответила тихо, словно боялась, что там на улице могут ее услышать.