— Зачем? За лютость его хотели украсть! — торжествующе выпалил Воеводин, и лицо его тряслось от смеха.
— Шарика за лютость? — Мария Петровна посмотрела на пса и тоже затряслась от смеха.
Засмеялась и Леля.
Хитрющий Шарик понял, что говорят о нем, выпятил грудь, пружинил лохматыми лапами. В глазах прыгали, как и у людей, смешинки. Он тоже помнил ту ночь и губастого приказчика, который висел на заборе и болтал ногами.
— Карикатура, а не собака. Разожрался как — срамота! У других собаки поджарые, знамо дело — цепные и злые. Их хуже бешеных волков боятся. — Канатчиков говорил мечтательно и вздыхал от огорчения.
Шарик и это понял. Начал тихонько тявкать и заглядывать ему в глаза. И столько было на морде раскаяния, что люди опять захохотали.
— Артист, одним словом! И в цирк ходить не нужно — не соскучишься.
— Околоточный появляется? — поинтересовалась Мария Петровна, не переставая поглаживать Шарика. — Трешку даете на водку? Смотри, Канатчиков, не жадничай и отношения с околоточным сохраняй…
— Заходит, супостат, и водку лакает, и деньги берет. Чума настоящая. — Канатчиков выговаривал слова зло. — Сколько денег прожрал! Креста на нем нет. Водки на дармовщину напьется, Воеводин с Николаем выведут его, тепленького, за ворота, усадят на лавочке. Тот и сидит, дремлет на солнышке.
— Вот и хорошо. Люди видят, околоточный захаживает в мастерскую и дружбу водит. Значит, ничего тайного в доме нет. — Мария Петровна посмотрела на лицо Канатчикова, вытянувшееся от негодования, и пояснила: — Вниманием околоточного следует дорожить — это для конспирации необходимо.
Леля бросила нанизывать гирлянды из стружек и подняла голову. Снова заговорили о конспирации! Значит, необходимо что-то скрывать и прятать от полиции.
На церковной колокольне, расположенной неподалеку, зазвонили часы. И голуби поднялись, сильно ударяя крыльями. Два часа. Пора… Пора… И Мария Петровна заторопилась домой. Наверняка волнуются из-за их долгого отсутствия и Василий Семенович, и Марфуша.
Леля уходила неохотно, жалко, что закрывались ворота в такой новый и увлекательный мир.
НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ПОРТРЕТ
— До свидания, товарищи! — Мария Петровна подозвала Лелю и принялась натягивать на голову кружевной шарф. — Условие одно — конспирация и осторожность. Мастерскую пряток не должны провалить.
— Разве в мастерскую не заглянете? — полюбопытствовал Канатчиков, придав лицу невинное выражение. — Станки новые купили… Токарный и фрезерный, да и лесу привезли…
Мария Петровна чувствовала в голосе подвох. Взглянула на Воеводина. Умное, тонкое лицо его ничего не выражало. Николай отвернулся к стене и копался в досках. «И все же хитрит», — подумала Мария Петровна, но станки решила поглядеть. Она любила бывать в мастерской, радовалась, как ловко все делали подпольщики. Классные работники! Все в руках поет. Канатчиков брал брусок и осторожно подкидывал вверх, осматривая. Устанавливал его на станке и начинал обстругивать. Водил рубанком легонько, словно песню пел. И принимался вырезать различные узоры. Откуда он их брал — уму непостижимо. На этот раз на станке лежала дверца буфета. Груши и яблоки с подкрашенными боками, покрытые лачком, казались живыми. И Николай Соколов, замученный вечным кашлем, которым разрывал ее сердце, чудеса творил. Тот самый виноград, что ценился в Саратове на вес золота, он вырезал. Один-одинешенек! Вырезал да посмеивался, довольный таким спросом. Деньги нужны партии. Вот и старались буфеты воскресным днем продавать на толкуне.
Воеводин, которого Мария Петровна знала меньше других, был мастер на все руки. Он выполнял сложные заказы — полено и бочки. Полено и бочки?! Да, особенные, с секретом.
— Красиво работаешь, Канатчиков! — восхитилась Мария Петровна. — Такому работнику нет цены! — И прошла вперед. И мастерская будто расширилась — значит, тес убрали.
Мария Петровна редко хвалила. И ее похвалой дорожили. Она огляделась по сторонам и замерла от изумления. В углу мастерской висел портрет Карла Маркса в отполированной раме. Лицо было внушительным. Огромный лоб, обрамленный вьющимися волосами. Умные, проницательные глаза. И взор чистый и спокойный.
Мария Петровна не поверила себе. Поспешно сняла очки и протерла стекла. И опять надела, заправив за уши металлические дужки. Нет, точно Карл Маркс!
— Ну и ну! Вы совершенно забыли о конспирации, об осторожности… Город наводнен полицией, шпиками. Обыски и аресты захлестнули рабочие кварталы, а вы в мастерской, в красном углу, повесили портрет Карла Маркса. Уму непостижимо! Нет, нет!.. Вы просто не думаете о реальности! Да в мастерскую околоточный заходит. Такое легкомыслие, что слов не нахожу…