Только ветру с песком недолго гулять по городу. Пройдет непогода. Осени рано вступать в свои права.
Так и в жизни бывает. Не созрели причины, которые должны породить то или иное явление. Нужно ждать…
Ждать Мария Петровна умела. Иначе откуда бы брала силы, чтобы с таким завидным упорством день за днем работать в подполье. Много раз она себя спрашивала, что труднее — с оружием в руках кинуться на полицию, стрелять из пулемета, бросать гранаты, освобождая товарищей из тюрьмы, во весь рост подняться и пойти на врага… Или день за днем таиться, прятаться, скрываться, боясь неосторожным словом, действием, поступком выдать себя. И не только себя, а поставить под удар организацию революционеров, и не в одном городе Саратове. Нужно молчать и наступать на горло собственной песне и не иметь права быть самой собою. И так день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Нет, конечно, последнее труднее и требует огромной выдержки. С выдержкой люди не рождаются, ее вырабатывают и воспитывают, ее приобретают крупицами.
По характеру Мария Петровна была человеком открытых действий. Она с радостью вошла бы в группу боевиков, которые создавались в партии. Училась бы по ночам стрелять на пустырях, охраняла бы партийные собрания, устраивала бы побеги политических и отбивала бы товарищей, приговоренных к смертной казни. И все в открытом бою — стояла бы в тени дома или тюрьмы и прислушивалась к каждому шороху, каждому движению, готовая прикрыть товарищей…
Только жизнь готовила другое. Марию Петровну послала партия в глубокое подполье. Она была тем человеком, который занимался техникой. Вот и сидела, глубоко законспирированная, словно крот. К ней сходились нити подполья, которыми она искусно управляла. И не было всплесков и ярких дней — была тяжелая и кропотливая работа, изнуряющая до отупления, с вечной болью за товарищей и вечным риском, была работа во имя революции.
На вокзале в этот ранний час пассажиров не много. У кассы толпился народ. Касса почему-то была закрыта, и люди волновались, боялись, что не успеют купить билеты. До прихода поезда на Царицын оставалось двадцать минут. Мария Петровна взглянула на часы, висевшие рядом с кассой.
Особенно волновалась молодка в цветастой шали, которая держала ребенка за руку. Ребенок бросал игрушку на пол, и молодка, предварительно шлепнув его, поднимала. Дула на раскрашенного петушка и грозила пальцем. А после расталкивала людей, ожидавших продажи билетов, и продвигалась к кассе. И снова мальчик кидал деревянного петушка, и снова мать шлепала мальчика. Мальчик смеялся и показывал язык. Озорнику нравилась игра с матерью. Да и мать успевала его расцеловать между подзатыльниками.
Носильщик с медной бляхой метлой подметал зал пассажиров с редкими лавками. Спинки и подлокотники лавок казались отполированными от долгого пользования. Метла старая, и мусор не выметала, лишь противно взвизгивала да поднимала пыль столбом.
И долго в зале висели столбы, сотканные из пыли.
Сквозь пропыленные окна солнце пробивалось в вокзальное помещение, высвечивая и заплеванный пол, и убожество, и нищету.
В деревянных ящиках торчали тощие пальмы. Листья, сухие и жесткие, сохранились лишь на верхушке, покрытые густым слоем пыли. И пальма казалась серой. Земля в ящике закидана цигарками да окурками. Крестьяне окрестных сел ее использовали вместо пепельницы.
Около пальмы и стоял незнакомец, который так неожиданно вошел в жизнь Марии Петровны. Борис Павлович на этот раз был одет в плохонький пиджак, на голове картуз с козырьком. Рубаху в горошек, приобретенную по совету Марии Петровны, подхватывал скрученный поясок. Стоптанные сапоги с начищенными голенищами. Ни одеждой, ни внешним видом Зотов не выделялся среди толпы, и Мария Петровна осталась довольной. «Вот и славно, — подумала она, — да и чувствует себя в привычной одежде спокойнее».
Борис Павлович курил около пальмы. Кстати, у пальмы почему-то все мужчины курили, что удивляло Марию Петровну. Зотов пускал дым колечками и поглядывал по сторонам. Взгляд его остановился на Марии Петровне, и глаза потеплели.
Щелкнуло окошко кассы, и толпа пришла в движение. Закричала, зашумела, словно куча мала. Вынырнул дежурный по станции и начал размахивать жезлом, которым отправлял поезда. За ним жандарм с огромными усищами. Жандарм начал хватать мужиков за шиворот и отбрасывать от кассы. Лицо побагровело от напряжения.
К удивлению Марии Петровны, первой отскочила от кассы молодка с ребенком на руках. Шубейка ее расстегнулась, шаль сбилась на ухо. У мальчонки шапка наползла на глаза. И лишь у деревянного петушка гордо горел гребень.