Я помню первый раз, когда увидел её. Мне было семь лет. Мы с матерью стояли на краю деревенской площади, наблюдая, как старейшина деревни кланялся этой громадине, склонив голову так низко, что его седая борода касалась земли. Перед жабой лежали корзины с рыбой, овощами и зерном. Но этого было недостаточно.
— Мало… — пророкотало существо, его голос разнёсся над деревней, как гром.
Старейшина задрожал, как осиновый лист. Он пытался что-то сказать, но его слова утонули в хриплом дыхании жабы. Её язык, длинный, толстый, как змея, выстрелил вперёд, схватив одного из мужчин, стоящих в толпе. Крик человека затих быстрее, чем успел начаться, когда он исчез в пасти чудовища.
Я сжался, спрятался за матерью, чувствуя, как её рука дрожит на моём плече.
— Если дары недостаточны, — продолжила жаба, — я возьму ваше мясо.
Её голос до сих пор звучит в моей голове, как эхо.
С тех пор наша жизнь была посвящена тому, чтобы удовлетворять её аппетит. Каждый клочок земли засеивали, каждый день трудились, но этого никогда не хватало. Голод и страх становились постоянными спутниками.
Тяжелая Ноша
Я вспоминаю, как однажды отец вернулся домой после долгой охоты. Его фигура показалась в дверях, когда за окном уже сгустились сумерки. Он был грязен, измождён, а на плече держал мешок, пропитанный кровью.
— Что-нибудь удалось? — спросила мать, но её голос звучал глухо, без надежды.
Отец медленно положил мешок на стол. Я помню, как он открыл его, и внутри показались тушки мелких животных: несколько зайцев, пара худых уток, которые больше напоминали скелеты с перьями.
— Это всё, что я смог найти, — сказал он. Его голос был сухим, как полевые тростники, а взгляд не поднимался с пола.
Мать молча осмотрела добычу. Её лицо оставалось бесстрастным, но я видел, как её руки дрожали.
— Этого не хватит, — прошептала она.
— Мы не можем дать больше, — ответил отец. Он сел на табурет, сжав голову руками. Его плечи, широкие и сильные, теперь казались согнутыми под невидимым грузом.
— Если мы не дадим больше, она возьмёт нас, — сказала мать тихо, но её слова прозвучали громче крика.
Отец поднял голову, и я впервые увидел в его глазах не силу, а страх. Это был страх человека, который понимает, что всё, за что он боролся, может быть уничтожено в одно мгновение.
— Мы не выживем, — прошептал он, будто сам себе, но я услышал. Эти слова врезались в моё сознание, как нож в сырую землю.
Я стоял в углу комнаты, сжимая руками старую деревянную игрушку. Её края впивались в мои пальцы, но я не отпускал. Тогда я не понимал, почему отец выглядел таким сломленным. Я думал, что он сильный, что он сможет защитить нас.
Но теперь, оглядываясь назад, я понимаю: в ту ночь он уже знал, что не сможет прокормить Креннах-Криадх.
Колыбельная Болот
Эти воспоминания всплывают в моей голове, как светлячки в ночи. Тёплые, но недолговечные. Я вспоминаю их лица, их голоса, и чувствую, как сердце сжимается. Они дали мне всё, что могли, но я не смог их спасти.
Лорд… Он дал мне новую жизнь, когда моя старая была разрушена. Я благодарен ему за это, но каждый раз, когда я думаю о родителях, я не могу избавиться от чувства, что оставил их.
Я помню, как мать пела мне колыбельную, когда мне было лет шесть. Это случилось в самую тёмную ночь, когда болота окутывали деревню густым туманом.
Мы сидели у очага, который горел слабым, но тёплым светом. Я прижимался к её боку, чувствуя тепло её тела, а её тихий голос наполнял комнату. Это была простая мелодия, медленная, как спокойное течение реки, но в её словах скрывалось что-то большее, чем просто утешение:
Пусть тени лягут в ночь,
Где звёздный свет дрожит,
Там путь найди, но не спеши,
Где тишь болота спит.
Пусть ветер принесёт покой,
И вспомнишь ты меня.
Я сберегу твой слабый шаг,
Пока дрожит
земля.
Её голос был тихим, но слова оставались в воздухе даже после того, как она замолкала.
— Почему ты всегда поёшь одно и то же? — спросил я, уткнувшись в её тёплый бок.
— Потому что это песня нашей семьи, — ответила она, проводя рукой по моим волосам. — Она напоминает мне, что мы всегда будем вместе, даже когда станет трудно.