— Прыгни, — раздался голос, шёпот, словно исходящий из самого воздуха. — Ты не нужен.
Я шагнул назад, пытаясь уйти от края, но земля под ногами начала рушиться.
— Прыгни, — повторился голос, теперь громче, настойчивее.
— Нет! — закричал я, но мой крик потонул в шуме воды.
Я оступился, падая. Земля ушла из-под ног, и я полетел вниз, сквозь холодный воздух, сквозь тьму.
И тут я проснулся.
Я проснулся резко, словно кто-то вытащил меня из ледяной воды. Дыхание было тяжёлым, как будто грудь сдавливал невидимый пресс, а пот липкой плёнкой покрывал кожу, словно второе тело. Я поднялся, оглядываясь вокруг, чтобы убедиться, что это был всего лишь сон. Но тяжесть на сердце осталась, как камень, привязанный к ногам.
Мастерская встретила меня своей знакомой тишиной, которую нарушало лишь потрескивание деревянных перекрытий, будто стены шептали мне что-то на забытом языке. Манекен, на котором висел камзол, стоял у стены, неподвижный и безмолвный. Даже в тусклом свете он казался почти завершённым. Почти.
Я встал, чувствуя, как ноги подкашиваются, словно они были сделаны из ваты. Белый платок, который я носил на шее, валялся рядом с кроватью, смятый и испачканный. Я поднял его, машинально провёл по ткани пальцами, но быстро отбросил в сторону. Он напоминал мне о событиях прошлого дня, а я хотел забыть.
— Работать… — пробормотал я, подходя к манекену.
Камзол был почти готов. Я провёл рукой по его поверхности, чувствуя гладкость швов, блеск ткани. Но кое-где всё ещё не хватало мелких деталей. Плотно прилегающие петли на воротнике, украшения, которые должны были завершить образ.
— Нужно исправить, — сказал я себе, больше для того, чтобы успокоиться.
Я снял камзол с манекена и осторожно разложил его на рабочем столе. Руки были натренированы годами труда, но сегодня они дрожали, словно листья на ветру. Я не мог выбросить из головы те образы из сна: голос лорда, слова Лины, её алый платок, превращающийся в кровь. Всё это нависло над мной, как тёмное облако, лишая уверенности.
Взял иглу, тонкую и блестящую, провёл её по ткани, подбирая место, где нужно было укрепить швы. Моё внимание упало на край рукава, где линия была немного неровной.
— Всего пара стежков, — сказал я, но слова звучали глухо, как эхо в пустой комнате.
Рука сама начала работать, игла плавно проходила сквозь ткань, нитка ложилась ровно, но мои мысли блуждали.
"Почему он спросил, почему я до сих пор жив? Что он имел в виду? Почему Лина сказала, что я опоздал?"
Вопросы вихрем кружились в голове, затмевая реальность. Мои пальцы шли по привычному маршруту, а глаза смотрели, но не видели.
Именно поэтому я не заметил, как игла чуть соскользнула. Нитка натянулась слишком сильно, а ткань, поддавшись этому напряжению, пошла мелкими складками.
— Нет… — прошептал я, но было уже поздно.
Складки расползлись дальше, испортив ровность шва. Я попытался выровнять их, но ткань начала топорщиться, и вся структура рукава нарушилась.
— Нет! — воскликнул я громче, схватив иглу, но пальцы дрожали слишком сильно, чтобы исправить ошибку.
Я потянул за нитку, надеясь распустить шов, но сделал только хуже. Ткань не выдержала, и тонкая нить прорезала её, оставив заметный разрез на краю рукава.
— Глупец! — выкрикнул я, сжимая иглу так сильно, что её кончик уколол палец.
Боль отдала в голову, но я не обратил внимания. Всё, на что я мог смотреть, — это на испорченный край рукава, который был теперь далёк от совершенства.
Я поднял камзол, оглядывая его, но в этот момент он казался мне полностью разрушенным. Моя ошибка портила весь труд, всю работу, на которую я потратил столько времени.
— Почему? — прошептал я, чувствуя, как глаза наполняются слезами.
Я бросил камзол обратно на стол, отступив на шаг. Пальцы теребили подол рубашки, а взгляд был прикован к тому, что когда-то было моей гордостью.
"Лорд увидит это. Он всё увидит. Он поймёт, что я недостаточно хорош."
Я снова сел за стол, пытаясь исправить разрез. Но каждый стежок только ухудшал ситуацию, каждая попытка превращала ошибку в нечто большее.
— Нет… нет… — повторял я, чувствуя, как отчаяние нарастает.