В фольклорной пословице чувствовалась насмешка над «чернью», которая, в силу своего простофильства, питается одним лишь черным хлебом. Некрасов же вывернул эту пословицу, так сказать, наизнанку, заставив ее, в соответствии с реальной действительностью, служить выражением прямо противоположного распределения симпатий.
Характерно, что, неведомо для себя самого, он в данном случае приблизился к тому варианту этой пословицы, который был задолго до этого предложен юношей Добролюбовым в его ненапечатанных «Заметках и дополнениях к сборнику русских пословиц г. Буслаева» (1854). Добролюбовский вариант был таков:
«Пшеничка кормит по выбору, а рожь сплошь».
В такой редакции пословица не заключала в себе пренебрежения к крестьянам, но и не имела той антидворянской направленности, какая придана ей поэтом.
Примеры полемического переосмысления фольклорных источников, наблюдающегося в поэзии Некрасова, можно было бы, конечно, умножить, но и приведенных достаточно, чтобы стала вполне очевидной принципиальность отношения поэта к словесному творчеству родного народа.
Это была та же принципиальность, которую проявили в отношении фольклора Белинский, Чернышевский, Добролюбов.
Борьба Некрасова с чуждыми ему фольклорными текстами выразилась также в систематическом разоблачении примет и других суеверий, возникших среди темного крепостного крестьянства.
Прочтя, например, у Даля (или услышав в деревне) такую бытовавшую в народе примету: «От чужих семян лучший урод», «Краденые семена лучше родятся» (Д, 1010), — Некрасов на основе этой краткой сентенции создал такой бытовой эпизод из жизни свекра Матрены Корчагиной:
Этот короткий рассказ сразу выполнил несколько функций: во-первых, он разоблачил полную лживость бессмысленной и бесчестной приметы; во-вторых, он характеризовал и нравственную неполноценность, и легковерие, и слабоволие Тихоныча; в-третьих, он дал представление об отрицательном отношении Матрены к этой «бедокурной» примете, показывая тем самым, что далеко не все слои трудового крестьянства могли быть ответственны за создание подобных примет.
Такую же бытовую реализацию другой приметы — и такое же ее разоблачение — находим в одной из некрасовских рукописей, относящихся к этому же месту «Крестьянки».
Примета у Даля записана так:
«В великий четверг скотину хлещут вереском, чтобы не лягалась» (Д, 1006).
Эта примета реализована Некрасовым в таком эпизоде:
То же находим и в его сатирических «Песнях о свободном слове», где разоблачается такая примета, записанная в сборнике Даля в трех вариантах, под рубрикой «Суеверия — приметы»:
«Божий огонь грешно гасить» (Д, 1036).
«Пожары обходят с иконами или становятся по углам с иконами» (Д, 1037).
«Если вкруг пожара стать добрым людям по углам, с иконами, то дальше не пойдет» (там же).
Некрасов и эту формулу представил в виде конкретного факта, воплотив ее в таком эпизоде:
Во всех трех случаях вместо ожидаемых благ приметы приносят беду, и Некрасов тем самым наглядно показывает всю их нелепость и лживость.
Правда, одно время поэт намеревался в гораздо больших размерах продемонстрировать влияние примет на жизнь рядового крестьянина, подчеркнуть их громадную роль в темном деревенском быту и раньше всего окружить ими всю биографию Матрены Корчагиной, причем в данном случае приметы были подобраны совершенно невинные, лишенные того элемента зловредности, которым отличались приметы, процитированные в предыдущих строках. Взяв, например, такую примету: «На рождество лапти плести — родится кривой; шить — родится слепой», — он заставил было Матрену Корчагину повиноваться примете как некоей божественной заповеди: