Однако здесь же необходимо отметить, что эта особенность свойственна не только «крестьянским» произведениям Некрасова. Часто такую же правильность в распределении пауз можно подметить в стихах, никак не связанных с деревенской тематикой.
Таков, например, известный фрагмент из «Медвежьей охоты»:
Симметрическое членение стиха бывало свойственно и таким далеким от деревенского стиля стихотворениям Некрасова, как, например, «Осторожность»:
Этот же ритмический рисунок сохраняется на всем протяжении текста:
Здесь каждое двустишие — отдельный, замкнутый в себе организм, что тоже является заметной особенностью устного народного творчества.
Но, конечно, у нас нет оснований приписывать данную структуру стиха исключительному влиянию фольклора. Ибо какую бы видную роль ни играл он в формировании некрасовского стиля, все же им далеко не исчерпываются все тенденции и возможности этого стиля. Он так разнообразен, широк и вместителен, что, помимо элементов фольклора, в него входит немало других. Сколько бы ни замечали мы эпизодических воздействий фольклора на те произведения Некрасова, которые далеки от крестьянских сюжетов, однако, говоря вообще, его «деревенские» стихи по своей структуре, по форме резко отличаются от тех, которые тематически связаны с городом. Ибо городская поэзия — это вторая стихия литературного стиля Некрасова. Здесь он чувствовал себя таким же полным хозяином, как и в своих «деревенских» стихах. Недаром его лирический герой, его «я», уже с 1845 года — замученный капиталистическим городом труженик, «рожденный для труда, страдании и оков» и дострадавшийся до мысли о том, что эти оковы необходимо разбить, что рано или поздно они будут разбиты. Здесь, в стихах «городского» Некрасова, другой голос, другие интонации, другая речевая манера. Это голос петербургских чердаков и подвалов, голос
голос резкий и жесткий, поразивший тогдашних читателей своей прямотой и суровостью.
Некрасов не был бы «мужицким демократом», если бы писал лишь об одних «мужиках». Только городской разночинец, «святая злоба» которого обострена и усилена социальными противоречиями города, мог, по убеждению Некрасова, сплотить и повести за собой крестьянскую «неисчислимую рать».
«Ты дорог нам!» — восклицал Некрасов, обращаясь в пятидесятых годах к Петербургу от лица передовой демократии:
Выступив в русской поэзии от лица созданных городом передовых разночинцев, «сгоравших злобой» против «ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови», Некрасов не мог не придать своей поэтической речи ту стилевую окраску, которая была присуща языку городской демократии. Эта стилевая окраска особенно чувствуется в стихотворениях «Извозчик», «На улице», «В больнице», «Свадьба», «О погоде», «Дешевая покупка», «Газетная», «Современники», «Недавнее время». Здесь-то, в этих городских, петербургских стихах, Некрасов и культивировал чаще всего те «прозаизмы», наличие которых позволило салонным эстетам клеветнически назвать его поэзию прозой. Именно в этих стихах он не побоялся обогатить свою лексику наибольшим количеством «антипоэтических» слов, о которых говорилось в предыдущей главе. В «Современниках», например, мы читаем: