Солнце закатилось, и Пустыня остывала стремительно и неизбежно. Костры из сухих пальмовых листьев освещали гудящий караван-сарай, танцующие фигуры погонщиков и весёлые лица бедуинов: сегодня в оазисе Эль-Кара праздновали избрание нового караванщика. Виновник торжества, слегка захмелевший от кумыса и счастья, переходил от одной группы людей к другой, приветствовал знакомых, отвечал на здравницы и поздравления.
- Долгие лета, Масуд! Да продлит Аллах твои дни! - говорили купцы.
- Спасибо! Да не обойдет Всевышний и вас, друзья мои.
- Пусть твои ноги будут такими же лёгкими, а рука - твёрдой, Масуд! - кричали вслед погонщики.
- Спасибо! И вам здоровья!
- Пусть твоё сердце всегда находит путь домой, Масуд! - напутствовали шатерщики.
- Спасибо! Аллах да воздаст и вам за труды!
Статная и высокая, как минарет, фигура нового караванщика степенно двигалась между кострами. Масуд кивал, улыбался и шутил с незнакомыми и знакомыми людьми, деловыми партнёрами и друзьями: все вокруг радовались его успеху и желали добра. Но иногда он останавливался и оглядывался в поисках одного, лучшего друга. Неужели Салим обиделся, что Совет выбрал не его? Хотя они с детства вместе ходили по пескам и не раз на двоих делили последний глоток воды, оба прекрасно понимали, что Масуд лучше ориентируется по звездам, чует подземные источники как ишак и, главное, имеет авторитет среди погонщиков и купцов. Но Салим давно мечтал, как на ежегодном Совете именно его назовут проводником и дадут право вести караваны через Пустыню. Почет, слава, "жирные" контракты - об этом он порой говорил целыми днями, когда они с Масудом ещё погоняли чужих верблюдов в чужих караванах. С тех пор у них появились свои верблюды, а Масуда три года назад выбрали старшим погонщиком и теперь - вожатым караванов.
С другой стороны костров за Масудом неотрывно наблюдал Салим. Невысокий и худощавый, он кутался в темный плащ на самой границе освещенного круга. Глаза его сузились до размеров двух щелочек, грудь ходила вверх-вниз, ноздри раздувались. Некоторое время его взгляд преследовал Масуда: вот новый караванщик разговаривает с группой купцов оазиса, все улыбаются; вот обнимается с чернокожим и седоволосым Ибрагимом, начальником погонщиков; вот раскланивается с длиннобородыми старейшинами. Кулаки Салима до хруста сжались и с трудом разжались, он даже сделал небольшой шаг вперед, но, словно передумав, остановился. На его обкусанных до крови губах появилась ухмылка Салима-Победителя: смесь удовлетворения и презрения. Так он улыбался, когда его верблюд приходил первым на скачках или удавалось подловить противника на ошибке в нардах. Немного покатав улыбку на губах, Салим сделал шаг назад и растворился во тьме.
В стороне от плюющихся искрами костров раскинулись шатры жителей и гостей оазиса Эль-Кара. В слабом свете звезд и молодой луны силуэты разноцветных палаток казались стадом спящих верблюдов. Обычно, празднование выборов нового караванщика продолжалось всю ночь, и пустые шатры терпеливо ждали утра и возвращения хозяев. Позади палаток там, где сгустился непроглядный мрак, шевельнулась фигура человека.
Салим медленно и осторожно пробирался между шатрами, как хищник, подкрадывающийся к жертве. Когда чудился звук с той стороны палаток, где располагался вход, он замирал, вжимаясь в песок, а потом снова продолжал движение к цели.
Шаг. Переступить натянутую веревку, поддерживающую палатку. Ещё шаг. Перекат с пятки на носок. Мягко и бесшумно. Шаг. Просвет между палатками. Проползти медленно, очень медленно, чтобы движением не привлечь случайного взгляда.
Четвёртая. Ибрагим - главный погонщик верблюдов. Потомок эфиопов-рабов, выбившийся в люди благодаря ослиному упрямству и верблюжьей выносливости. В дальних переходах, когда животные и люди падали от усталости, а недовольство проводником росло, Ибрагим продолжал двигаться вперёд, не снижая темпа. В возрасте двенадцати лет он с отцом нанялся погонщиком в один из караванов, доставлявший соль от восточного побережья в центр Пустыни. Через месяц пути поползли слухи о том, что проводник потерял дорогу, и всех ждёт смерть. Перешептывание у вечерних костров сменилось открытым недовольством, а потом и бунтом. С кинжалом у горла караванщик поклялся, что через два дня выведет всех к оазису. То ли караван шёл медленно, то ли, действительно, ведущий сбился с пути, но к вечеру второго дня оазиса всё не было, и утром караванщика оставили на месте стоянки, закопанным по горло в песок. В середине следующего дня на караван обрушилась пыльная буря. Ещё через неделю в оазис Кобари вошёл седой двенадцатилетний мальчик, ведущий под уздцы одного верблюда с грузом соли. А взбунтовавшийся караван - тридцать верблюдов и десять человек - поглотила Пустыня. С тех пор Ибрагим нанимался в самые дальние походы, и, когда становилось невыносимо, над караваном раздавался его трубный голос: "Вперёд! Медленный караван - это мертвый караван!".
Салим дважды ходил с Ибрагимом к побережью и знал историю Проклятого каравана. Но, во-первых, когда есть только одна версия, и нет свидетелей - это подозрительно, а Пустыня надёжно хранит тайны; во-вторых, злые языки утверждали, что выборы главного погонщика не обошлись без подкупа Совета...