Надо сказать, что почти в каждом горьковском романе есть какая-то одна человеческая судьба, составляющая композиционный стержень произведения, более того — во многом определяющая если не угол зрения, то поле зрения: автор сосредоточивает свое внимание на тех событиях, на тех сторонах действительности, которые видит или к которым имеет какое-то отношение центральный герой.
Для горьковских романов характерны названия, подчеркивающие значение одного героя: «Фома Гордеев», «Мать», «Жизнь ненужного человека», «Жизнь Матвея Кожемякина», «Жизнь Клима Самгина» и т. д. «Трое» тоже могло бы иметь подобное название — «Илья Лунев» или «Жизнь Ильи Лунева», если бы автору не было важно уже в заглавии соотнести судьбу главного героя с судьбами двух его друзей. Вот так и «Дело Артамоновых» могло бы называться — «Петр Артамонов» или «Жизнь Петра Артамонова», если бы не надо было уже в заглавии подчеркнуть власть «дела» над всеми Артамоновыми, мнящими себя его хозяевами.
Подобное построение романа — когда большинство событий показывается сквозь призму или как бы сквозь призму (ибо всегда дает себя знать и авторский угол зрения) мировосприятия центрального героя, — осуществлено М. Горьким особенно широко и последовательно в «Жизни Клима Самгина». Однако подготовлено оно было всем его предшествующим творчеством. Надо думать, что именно склонность к такому построению побуждала М. Горького называть свои романы «повестями» (помимо присущей ему скромности, которая проявилась также в том, что он обычно именовал свои рассказы «очерками», а пьесы — «сценами»).
Как ни ярок, ни замечателен образ Ильи Артамонова-старшего, он не стал и не мог стать главным в романе: внезапная смерть основателя «дела» пришла как раз вовремя, чтобы закончился пролог — рассказ о возникновении «дела» — и началось основное повествование о росте «дела» и об упадке его хозяев. В романе есть и свой эпилог, когда Петр, отойдя в сторону от «дела» — предоставив ведение его Мирону и Якову, — на время отдает последнему и роль центрального, «стержневого» образа. Но сразу же обнаруживается, что отдает он ее именно на время, чтобы снова выйти на первый план в самом финале. Петру, а не кому-либо другому, дано завершить историю падения, краха, гибели Артамоновых. Отступление, связанное с судьбой Якова, не могло быть более развернутым, — это увело бы читателя слишком далеко от судьбы Петра. Видимо, по тем же соображениям автор отказался от подробного рассказа о судьбе Ильи-младшего, рвущего с отцом, с «делом» и вступающего на путь революционной борьбы (М. Горький исключил из повествования даже те страницы о новом пути Ильи, которые уже были написаны, в частности — исключил эпизод его приезда домой после Февральской революции; «Куда ты?» — спрашивал Петр сына, когда тот окончательно прощался с ним, и сын отвечал: «К своему делу»).
В романе «Дело Артамоновых» речь идет о деле Артамоновых, а не о том, о котором рассказано в романе «Мать». Правда, и это дело, ставшее смыслом жизни Ильи-младшего, все время ощущается в повествовании об Артамоновых. Рост сознания рабочей массы, рост в ней протеста в конечном счете определяют судьбу артамоновского «дела» и самих Артамоновых. Однако рост этот дан в отдельных его проявлениях, и лишь в тех, какие попадают в поле зрения Петра и других Артамоновых (очень важным становится изображение того, как, в каком виде предстает все это в артамоновском сознании).
Касаясь истории падения артамоновского рода, критики видят начало упадка обычно во втором поколении Артамоновых, резко противопоставляя его родоначальнику «дела». Для этого есть немало оснований. Илья старший был натурой сильной и целеустремленной, и эти его качества смогли раскрыться потому, что его усилия имели исторически прогрессивный смысл: он взрывал неподвижность затхлого дремовского, окуровского бытия и разрушал застой патриархальной деревни. Когда — через поколение — появится новый Илья, похожий характером на деда («дедушкин характер», — подумает о нем отец), он уже не сможет, остаться в среде Артамоновых, так как к этому времени их «дело» утратит всякую прогрессивность, всякое историческое оправдание. И все же было бы неверно видеть в Илье-старшем только силу и цельность. Последнее качество уже дало заметную трещину, предвосхитив разрушение личности Петра и других «наследников».