Воротился он в крытой двуколке домой ближе к вечеру, когда на землю опустились сумерки. На крыльце его встретила Агриппина, помогла разуться, снять дорожную накидку.
Дом, в котором ныне жил Корнильев, располагался на самом краю Тобольска, у почти безлюдной улицы, граничащей с густым сосновым пролеском, и был построен еще отцом его матери, то есть дедом, коего он смутно помнил в раннем детстве. Сам дом представлял собой небольшое, но добротное строение с бревенчатыми стенами. Внутри всё было обустроено в лучших русских традициях, помимо трёх узких спален в нем присутствовали еще две большие просторные комнаты с резной мебелью позапрошлого века. В углу гостиной красовалась выложенная изразцами печь, в ней горел огонь и в доме стало заметно теплее. Переступив порог родных чертог, Дмитрий Васильевич попросил Агриппину готовить ужин, а сам тем временем отправился попариться в бане, дабы смыть с себя дорожную пыль, все тревоги и печали.
После сытного ужина, чистый, в тёплом халате, он устроился у окна - на том кресле, где некогда сидела она. Усталым, беспечным взором уставился в пустоту ночи, в той темноте, что окружала его, не видать было ни поросшего диким кустарником сада, ни близкого леса. Уединённая пустошь старинного дома, в стенах хранящего память умерших предков. Вон они - теперь уже смотрят немигающим взором с портретов, висевших на стенах: некоторые в золоченной раме, не которые в простых деревянных. Свечи то и дело роняли свет на неживые лица и тогда вспыхивали их глаза, писанные масляными красками, становясь на миг живыми, укоризненными.
Думы его нескончаемой плеядой сменяли одну на другую, и каждый раз, поразмыслив о чем-то не столь важном, Дмитрий как по мановению, возвращался памятью к Марии и Василию, замирал, воссоздавая их облики, вспоминая прожитые сегодня минуты. Больше, чем кого-либо, любил он сына и дочь, оттого и грустил, оглядывая вокруг себя холодную пустоту. Сердце сжималось от плача Васи, от жалостной мольбы Маши. Может статься, думалось ему, через седмицу забрать их, благо, мест на всех хватит, а дальше он уж что-нибудь да придумает.
Как только он мысленно решил один вопрос, камнем упавший с души, так воротился в далёкое прошлое - в то время он жил с родителями в таком же вот доме, а из почивальни его на втором этаже открывался живописный вид на сибирский лес. В дни беспечной юности Дмитрий чаще мечтал, нежели что-то делал. он то писал поэмы, то рисовал, то часами играл на фортепиано, но ничего из того не мог выбрать. А потом случилось неожиданное: в возрасте семнадцати лет влюбился в девушку Алёну, дочь местного купца, держащего лавку подле Корнильевых. Как то случилось, каким чудом светлое чувство ворвалось в его сердце, пощекотало струны юной души - того не ведал. Да и разве могло случиться иначе, коль два юных, ещё с детской легковесностью существа, видевшие друг друга каждодневно, испытали доселе неведомое влечение? Была ли то действительно любовь или же долг привязанности, рожденного из дружбы, Дмитрий не знал, но спустя столько лет понял, как близка и желанна была для него Алёна в те дни. Ночами он не спал, занятый мыслями о ней, представляя их вместе у брачного алтаря. Тайком подбрасывал ей письма, в коих красочно описывал красоту её лица, но так, что Алёна даже не догадывалась, кто тот воздыхатель, а затем приходя к её дому, чтобы лишь увидеть вдали тонкий силуэт. Дмитрий с головой окунулся во всю её сущность, в душе он лелеял Алёну, сочинял в её честь стихи, пытался нарисовать её портрет и с глубоким сожалением понимал, что ни сочинять красивые стихи, ни писать лица человеческие он не мог, впадал в меланхолию. Но как юношеская страсть сносит все преграды, так и он брал себя в руки, не сдавался - и действовал решительно.
В один из дней Дмитрий прямо сказал отцу о любви, признался, какие чувства таятся в его душе, но не поведал главного - кто та избранница сердца. Долго таил он имя Алёны от родных да потом и сам пожалел об этом. Сильно занемогла она, сколько седмиц лежала бледная в постели, растеряв всю былую красоту, медленно угасая, и также тихо ушла из жизни.
Сейчас Алёна вновь проснулась как бы из небытия, встала в памяти такой, какой он видел-запомнил: цветущей, упоительно-прекрасной. Но и этот образ ушёл в туман времени, освободив место для иного прекрасного создания: помнилось, Василий Корнильев, прознав об истинном имени тайной избранницы сердца сына, глубоко вздохнул и, махнув рукой, сказал:
- Не грусти, Митрий, будет у тебя жена, появится и новая любовь.
Вскоре он подыскал невесту - дочь купца, умницу и красавицу Екатерину, Катеньку - как звали её мать да нянька-кормилица. Дмитрию она понравилась и как то предсказывал отец, полюбил её горячо, искренне. Вместе они трудами своими построили-обустроили семейное гнездо, вместе растили детей. Детей... Корнильев поник, вспомнил миг недавнего расставания с сыном и дочерью, не мог простить самого себя за их детские горькие слёзы. И почему он не забрал их с собой, тогда бы они были рядом.
Он не услышал тихие, осторожные шаги Агриппины, до его ушей не сразу донесся звук её голоса.
- Митрий Василич, почивать-то будете? Готовить постель?
Корнильев как бы вышел из небытия, вернулся и памятью, и помыслами к протекавшему реальному времени. Сделав над собой усилие, ответил уставшим голосом:
- Делай, как пожелаешь, я неволить не стану. А сейчас оставь меня одного.
Агриппина чуть склонила голову, подчиняясь требованию хозяина дома. Её шаги замерли где-то в коридоре, а со стен всё также глядели портреты ушедших предков с говорящими, неподвижными глазами.
Дмитрий Васильевич глубоко устало вздохнул. Что он? Кто он? Жизнь в браке была для него светлейшим периодом, а ныне? Вот этот дом - теплый, родной, непривычный есть его пристанище, кров, ночлег. Хорошо еще, что не пришлось слоняться по чужим домам, обживаться в платной комнатёнке. Здесь жили его деды, здесь будет жить он.
Немного распрямив затёкшие ноги, Корнильев медленно поднялся с кресла и направился в соседнюю комнату, привлёкшую его внимание стеллажом со множеством книг - семья Корнильевых из поколения в поколение коллекционировала тома русских и зарубежных авторов, будь то поэма, роман или философский-научный трактат. Дмитрий встал напротив полок, глазами обежал бесценное духовное сокровище, хранившее память словесности и бытия. Тут было всё: на одной полке расположились произведения Иоганна Гёте, Кантемира Антиоха Дмитриевича, Ломоносова Михаила Васильевича, Шекспира, Данте; на другой полке в старинных, несколько потрёпанных обложках, стояли учения Платона, Аристотеля, поэзия Пиндара, Цицерона. Отдельно, как бы защищаясь-закрываясь от праздностей мирской жизни, стояли длинным рядом сказания святых православных отцов, там же, в деревянной рамке, находилась икона с Ликом Спасителя; Дмитрий Васильевич осенил себя крестным знаменем и вышел из комнаты. Сон всё никак не шёл к нему, хотя время приближалось к полуночи. Дабы остудить усталую голову и избавиться от горестных тяжких мыслей, он отправился на веранду, более походившее на крыльцо с деревянными резными балясинами и балюстрадами. Там он стоял, уставившись в чёрный сад и маячивший вдалеке сосновый лес, обвиваемый холодным ветром. Моросил дождь, жадно впитываемый голой землей. Дмитрий нагнулся через перила, подставил раскрасневшееся лицо струям дождя и оставался так до тех пор, пока голова не прояснилась, а сознание его не склонилось ко сну.