Сначала природа даже понравилась, цветущие магнолии, зелень, красивые закаты на море… Но красотой сыт не будешь. Особенно, если тебе 13. Кормили нас из рук вон плохо, порции были мизерные. Нас постоянно мучил голод. Весь месяц мы пытались украсть хлеб в столовой, покупали в ларьках втридорога мороженки, печеньки и шоколадные батончики, у торгующих с рук теток покупали на улице домашние вафельки-трубочки со сгущенкой... Конечно, этого всего нам не хватало, мы постоянно хотели есть. Ночью спали плохо, мечтая о завтраке. Как проходило кормление подростков: в 7 утра нас поднимали, мы умывались, переодевались, надевали специальную форму и пионерские галстуки, затем, к 8 утра, шли на обязательную утреннюю пробежку вдоль пирса. Затем нам объявляли, что повара проспали, и завтрак будет не в 9, а в 11. Это была трагедия для молодых организмов, но приходилось терпеть. Из еды давали каши, творог, йогурты, супы, изредка – фрукты. Но порции были даже не в половину, а в треть меньше обычных порций, пригодных для насыщения желудка школьника. Брать добавку категорически запрещалось. Все школьники и школьницы были худыми, зато все сотрудницы пищеблока были толстушками.
Даже наша «кричалка», которую мы выдавали, подходя к дверям столовой, была соответствующая:
«Открывайте окна-двери,
мы голодные, как звери!
Открывайте, жрать хотим!
А не то мы вас съедим!»
Я ни разу не почувствовала себя сытой. Весь месяц я ходила голодной. Все усугублял мой комплекс – мое расстройство пищевого поведения, которое выработалось в результате строгого запрета в моей семье на прилюдное принятие пищи. Дети смеялись надо мной, когда я пыталась втихаря, прячась за тумбочку (или засовывая голову в тумбочку), есть мороженое, поскольку мне не нравилось есть прилюдно и я не хотела делиться со сверстниками (воровать хлеб из столовой у меня не получалось, меня ловили повара за руку, отбирали хлеб).
Нас также мучил еще и холод. Никогда в жизни я так не мерзла! Брезентовая военная палатка цвета хаки с деревянным полом-настилом стояла на берегу моря, брызги волн в шторм доходили до нашего порога. В мае была особо ветренная погода, и ночами зуб на зуб не попадал. По сути, это был барак на 18 коек-мест с прикроватными тумбочками.
У меня было много теплых вещей, но и их оказалось недостаточно. Дети воровали друг у друга одеяла, спали в пижамах, плюс кофта, плюс куртка, теплые носки, но и это не помогало. Май на берегу Черного моря в палатке оказался самым холодным в моей жизни, я ни разу так больше не мерзла ни до, ни после! Через месяц я наматывала зеленые сопли на рукав, поскольку, простудиться в таких условиях было совсем не сложно.
Неудивительно, что у меня поднялась температура, и меня поместили в лазарет. В отличие от нашего жилища, лазарет располагался в помещении, кормили меня сносно, давали добавку, но ругали, что ем слишком медленно (в дешевой речной жареной рыбе было много костей, а я выбирала их тщательно), также ходили к нам какие-то знакомые медсестер, играли с ними в карты, угощали их и меня улыбками и кедровыми орешками. Время, проведенное в лазарете, для меня было самым спокойным в этом лагере.
Как таковых, развлечений в лагере почти не присутствовало. Я ходила на кружок изделий из кожи, который мне ника и нигде в жизни больше не пригодился. С помощью свиной кожи, ножниц и клея я сделала лишь одну заколку для волос под присмотром педагога, какое-то время носила ее, даже после возвращения из лагеря, затем, заколка сломалась. Единственная экскурсия за месяц – поездка в город-герой Новороссийск в середине смены и единственный поход на концерт – в конце смены. Это был май, и вода в Черном море не достигала и 18 градусов, поэтому купаться нас не пускали. Только после того, как немного нагрелась вода (а это было уже в июне), но она была, все равно, холодная, заходить можно было лишь до буйка, к тому же, вода метров на сто от берега была вся по колено. Девочки часто находили в море мертвых медуз, кидали их на живот друг дружке, в том числе и мне, я обижалась - медузы были ледяные.