Люди часто говорили мне, что я лохушка, раз сама попадалась три раза на уловки отца: трижды верила ему на счет квартиры, в итоге, он трижды выгонял меня из дома: однажды продал квартиру, в которой я прожила 6 лет, чтобы купить квартиру для брата своей второй жены, второй раз судился со мной 6 лет, чтобы я не имела квартиру, которая принадлежала его отцу (моему деду), третий раз (я снова поверила ему, что мы сможем общаться, что он исправился), он разрешил сделать в квартире его отца ремонт и заехать жить с моей дочерью (я была на 5 месяце), но когда я сделала ремонт и, будучи на 8 месяце, поехала на обследование в город, то он быстро сменил замки, выбросил мои вещи на помойку, а свои вещи завез и всю свою семью (жену, двоих детей и кошку). Я опять оказалась на улице, разница лишь в том, что теперь я была беременна и мне некуда было пойти, кроме как запросить у соцслужб временное социальное убежище – койко-место в приюте для матерей-одиночек. И если бы я не приложила усилия, чтобы примириться с отцом ребенка, то так бы оно и было.
Мне долгое время казалось, что люди в основной своей массе - жестокие и ужасные существа. Мой отец был склонен к садизму, насилию, с детства помню, как он любил смотреть (даже при мне) фильмы и мультики для взрослых, где женщину мучают и насилуют. Я считаю, что не нужно детям показывать такие мультики! Тем более, что мы жили уже в большой квартире, можно было как-то оградить ребёнка от этого видео – поставить межкомнатные двери и запираться. Также, отец любил моральное насилие, обожал поиздеваться надо мной, довести до слёз, а потом – удовлетворенно улыбаться (ему очень нравились женские слёзы и нравятся до сих пор). Отец любил щипать меня, любил кусать мать, она постоянно ходила вся в синяках, он получал удовольствие от садизма над ней… Когда я спрашивала у матери, откуда у неё синяки, она всякий раз говорила, мол, это я сама ударилась, или: это у меня такая кожа. Но, когда она мне отвечала, что, мол, я сама упала и ударилась локтем, я-то видела, как отец бил ее перед появлением синяка. Её синяки на ней никогда не проходили. Она часто носила длинную одежду и телесного цвета колготки. Скорее всего, поэтому, на её примере, я и выбирала сначала мужчин, точно таких же садистов, как отец. Например, мой первый парень подвешивал меня за ноги одной своей огромной рукой, он был очень сильным, почти 2 метра ростом, человеком-шкафом, пропитанным мощью и садизмом. Он мог ударить меня по лицу или по животу, он мог сделать мне затрещину, укусить меня или поставить засос. Это для него было в порядке вещей, но мне такое, вовсе, не нравилось, мы по этому поводу ссорились, я скандалила и плакала… Но не расставалась. Мы встречались три с половиной года. Парень изменял мне, как и отец матери, я его бесконечно прощала. После расставания парень хотел вернуться, пытался извиняться, по прошествии четырех лет он пришёл ко мне и сказал, что хочет быть снова вместе со мной, что я была его единственная любовь всей его жизни, хотя у него уже была бывшая жена и ребёнок… Я тогда встречалась, была влюблена, и такие заявления показались мне абсурдными. Мой первый парень женился потом второй раз, завел второго ребёнка, снова развёлся, и так и не обрел своего счастья в жизни. Его родственники тоже обращались ко мне с просьбой вернуться к нему, заливали мне, что я была лучшая из его девушек (та же самая бабка, что звонила моему отцу, называя меня проституткой), но теперь мне не нужны были эти отношения. Мой муж тоже был садистом, параноиком, бил меня просто так, без причины, когда ему либо что-то показалось, либо просто от злости… Я выдержала 2 года совместной жизни. Мать моя жила с отцом 20 лет, но у меня нет столько терпения, и мне не хочется тратить всю жизнь на проживание с абьюзером. Постоянные пьянки, скандалы, драки, который устраивал мой отец дома, и так были наглядным пособием, как не надо делать. А мы дети всё это видели.
Вообще, сейчас такое время - не поймёшь, о чём можно писать, а о чём нельзя, о чём можно говорить, а о чём, лучше, умолчать, не поймёшь, что есть теперь свобода, а что несвобода… Но об этом я не могу молчать, для меня это – лучше, чем работа с психологом, для меня это – отдать бумаге всё, что сидит внутри, а также, предупредить других родителей проследить за своим поведением - нет ли в нем ноток токсичности, не отравляет ли ваше поведение жизнь ваших детей… Моя боль должна выйти наружу, она должна рано или поздно пересечь какие-то границы, как у Павла Санаева, как его книга, его отношение к бабушке и матери… Говорят, что он всё-таки примирился с матерью, что она его поняла и простила за эту книжку (а нужно ли ему было это прощение?), что они даже стали общаться, но я не думаю и не жду, что моя мать, даже если и прочитает эту книгу, хоть что-то поймёт, хоть как-то поменяет свое мнение, нет, она, по-прежнему, будет считать себя всегда правой. только появится повод всем говорить, что я её позорю книгой. Собственно, она мне так и сказала, когда я упомянула ей о книге. Мы должны уважать мнение друг друга, но мы этого никогда не делаем. Мне, как матери, не наплевать на мнение моего ребёнка, хоть, ребенку пока всего лишь два года, но я прислушиваюсь к детскому мнению. Естественно, что я поступаю разумно: не даю делать каких-то опасных вещей для здоровья, но позволяю выбирать любимые каши и соки, иметь свои предпочтения в одежде и игрушках.