9. Окончание истории про пионерский лагерь.
Однажды Людка распустила про меня странный слух, что я, якобы, ела свои сопли (у меня в то время и соплей-то не было). Представьте, нам по 13 лет, мы сидим едим в столовой, а, поскольку, в моей семье странно относились к приему пищи (запрещали, например, есть на людях), то мне было стыдно есть при сверстниках, но голод брал свое. Я ела мелкие жареные макароны («паутинка» в народе), они были столь малы, что иногда оставались на губах, я помогала себе кусочком хлеба, собирая их с губ и отправляя в рот. Вдруг вижу, что одна из девчонок, сверкнув в мою сторону глазами, что-то стала нашептывать Людке, та посмотрела на меня с презрением и в голос сказала: «Ужасно!» Я, разумеется, ничего не поняла, и, сдав свою опустевшую тарелку отправилась в сторону своей палатки. Людка в это время всем разнесла данную сплетню, слухи облетели округу. Дети целый день считали, что я ела не макароны, а сопли. Вот насколько было в лагере скучно! Слухи хоть как-то скрашивали детские будни.
Меня постоянно в голос высмеивали городские девочки за то, что я редко моюсь, но я не понимала, почему дети надо мной смеются. Я была деревенской девчонкой с выгоревшими на солнце, а потому рыжеватыми больше, чем русыми, кудрявыми волосами, собранными в два хвостика, и волосы все равно я мыла два раза в неделю, но к душу была не приучена. Мытье головы в раковине по средам для меня было обычным делом, а полностью я мылась по субботам (как меня приучили дома родители). Я даже не знала, что не только можно, но и нужно мыться каждый день. Родители считали, что раз в неделю – достаточно. Для меня стало настоящим шоком, когда сверстница наорала на меня, что считает меня мерзкой и грязной, и что мыться нужно каждый день.
Поскольку, я была вообще не социализированным ребенком, не умевшим общаться со сверстниками, т.к. мне вовсе не рассказывали, как правильно общаться, и понятие о жизни, быте и пребывании в обществе в нашей семье были, мягко говоря, своеобразные, а также, выстраивать границ я не умела и не знала даже, что это такое, то мне трудно пришлось в лагере, и я за весь месяц так и не сумела обрести друзей и приспособиться к новым условиям.
Дома, например, я была недовольна тем, что, когда я тихонько сидела, занимаясь своими делами, никого не трогала (или даже спала), мать постоянно заставляла меня выходить из комнаты, когда к ней приходили гости, и здороваться с ними. Я должна была уважать ее гостей, быть дрессированной обезьянкой, но ко мне она ни разу не проявила уважение, в лучше случае, - снисхождение. Чаще, на ее лице было презрение и, не редко, ненависть – я не оправдывала ее ожиданий. При участии в школьных конкурсах, если я не угадывала слово или не успевала вовремя среагировать и схватить приз («Только крикну слово «три» - приз немедленно бери!»), то она на меня ТАК смотрела, зло сверкая глазами! И еще и говорила: «Какая же ты безрукая и тупая, сердце кровью обливается!» Если не уважают меня дома, то как же я смогу завоевать уважение к себе в коллективе?
С 4 по 11 классы средней школы у меня было плохое зрение, и я носила очки, а в студенчестве – линзы, лишь в 2008 дедушка спонсировал мою лазерную операцию. Я очень стеснялась своих рыжеватых кудрявых волос и очков, постоянно ходила ссутулившись, опустив голову, что придавало мне еще более жалкий вид в глазах сверстников. Поскольку мать мне постоянно говорила: «Какая ты безрукая!», «Ворона!», «Смотрю на тебя, и сердце кровью обливается!», «В кого ты такая!»… и т.д., то, естественно, что моя самооценка была ниже плинтуса, а, привитое мне стойкое чувство вины («Неблагодарная!», «Я тебя растила, ночей не спала, по больницам с тобой моталась, а ты…», «Ты для меня палец о палец не ударила!», «Я уже тебе сто раз повторила!» и т.п.) привело к тому, что я потом до 38 лет не могла от этого чувства вины избавиться, приходилось лечиться у психотерапевта.
Унижение было и со стороны моей одноклассницы, с которой мы вместе прилетели. Попытки возвысить себя за счет принижения меня выливались в то, что она постоянно спрашивала у окружающих: «Как вы думаете, кто из нас старше?» Все отвечали, что она, конечно. И она со снисхождением отвечала, указывая на меня: «Нет, она!». И говорила, какая она взрослая, по сравнению со мной, и как я по-детски и глупо себя веду.
Однажды я после дежурства в столовой (да-да, лагерь был еще и немножечко «трудовой», поскольку нас заставляли чистить пляж от стекла и мусора и убираться в столовой) забыла снять фартук, ушла в нем в свою палатку, но меня увидели сверстники-мальчишки, прибежали в палатку раньше меня, всем рассказали, и высмеяли меня вместе со всем коллективом.