Бабка была помешана на перинах. Откуда у нее была такая любовь к перинам – не понятно, но у нее было их много дома, и она с гордостью стелила на перине спать и гостям, которые оставались на ночлег, и мне, жившей у нее месяцами.
Словом, которым все обозначали клубнику, было слово «Виктория». Почему все родственники называли этим женским именем всю огородную клубнику, мне было невдомек. Но я до лет 30 думала, что так и называется эта ягода (я даже не знала, что она называется «клубника»). «Пойдём собирать Викторию», «пойдем полоть Викторию», «пойдем подвязывать Викторию»… Никогда не звучало фразы: «пойдём собирать клубнику», только если не имелась ввиду лесная мелкая ягода. Клубника этим словам обозначалась и та, которая росла в бабкином огороде, и та, которая на колхозном поле. «Викторию» собирать на колхозное поле можно было пойти бесплатно - пару вёдер для себя - это разрешалось, и также собирать на своём огороде и продавать её или варить варенье. Возможно, это не просто женское имя, но и название сорта клубники? Не знаю. Я уже запуталась в сортах клубники, очень много сортов. Я помню такой сорт, как «Фестивальная», например. И что? Зачем называть Викторией полностью всю ягоду? В итоге, я всё детство думала, вплоть до взрослого возраста, и даже после студенчества, что существует лесная клубника и отдельно существует «Виктория», и удивлялась, когда домашнюю огородную ягоду городские люди тоже называли клубника. К слову сказать, «викторию» эту я собирать не любила – я после этих сборов была всегда сгоревшая на солнце и покусанная комарами и муравьями. А потом еще и приходилось ее мыть и перебирать до ночи.
29. Шпионские игры
Бабка мыла меня на печке. Я мылась не в бане, как все остальные члены семьи, а на печке, раз в неделю, в тазике, поставленном на русскую печь в нишу, где было очень жарко, и вода была горячей. Но мне, вроде, нравилось. Единственное, что в этом процессе было неприятно и больно – когда меня терли тканной грубой мочалкой. Бабка говорила, что не моет меня зимой в бане, потому что боится, что я простужусь по дороге из бани. Логично, для маленького ребенка, впрочем, можно и так, и эдак.
Я любила, когда бабка меня зимой водила бегать по ледяному лабиринту (в 4 года мне ледяной лабиринт казался веселым и загадочным приключением, особенно, когда я в нем столкнулась с такой же маленькой девочкой, бежавшей по лабиринту в противоположную сторону). Этот лабиринт был сделан из больших ледяных параллелепипедов, вырезанных возле берега местной реки (в нем встречалась сухая трава, водоросли, листья, пузырьки воздуха). Также, мне нравилась большая деревянная горка в виде избушки на курьих ножках. Зимой она служила развлечением для детей, летом – в ней жили козы.
Хата представляла собой деревянный двухквартирный дом, состоявший из трех комнат и сеней с кладовой, в которой водились мыши, в сенях стояли лавки и бочки с питьевой водой, в одной из бочек неизменно плавал ковш. Соседи были пасечники, бабка покупала у них вкусный мед, я играла с их внучками, приезжавшими на летние каникулы. Иногда бабка заводила кота (для него даже имелся лаз в подполье, заткнутый томиком советского чтива о партии и Ленине), но, т.к. домашних животных она не любила, то они у нее не задерживались дольше, чем на пару лет.
Бабка вечно сушила белье на улице, используя множество натянутой толстой проволоки по периметру всей ограды. Зимой ледяное белье, занесенное в хату с мороза, хрустело и стояло «колом». Мне нравилось, постучав по нему, услышать глухой звук.
Во дворе стояла огромная деревянная бочка с дождевой водой для полива огорода, в ней жили комариные головастики. Это было одно из развлечений для меня маленькой – пугать головастиков и смотреть, как они с поверхности улепетывают на дно бочки.
Каждое лето приезжали две троюродных моих сестры, с которыми мы играли в карты в дурака, 9, 101, «туалет», «Пиковую даму», пьяницу и другие игры, раскладывали пасьянсы. На улице мы плели венки из клевера, играли в уличные игры, такие как: «Светофор», «Класскики», «Горячее молоко», салки, прятки и т.д.
Бабка любила громко и больно целовать меня в ухо. А также давала подзатыльники и пощёчины, била по губам, по попе, ставила в угол, орала на улицу, если не заходила летом домой к 11-ти: «Я тебя сейчас прутом домой загоню!».
Один раз мы втроем с моими «троюдными» сестрами (бабкиными внучатыми племянницами) устроили заговор, но заговорщики из нас никакие, особенно из меня, а меня маленькую (в 7 лет) заставили шпионить, передали записку для наказанной сестры (запихав мне в резинку моей летней юбки), сидевшей в доме за чтением книги (летнее домашнее задание из школы), в записке говорилось, что бабке (их бабке, а не моей), подложат под матрас папоротник (в народе считалось, что человек от этого описается ночью во сне). Я принесла записку, вынула ее из резинки и попыталась передать наказанной, но та не понимала, что я от нее хочу, а моя бабка (сестра их бабки) увидела, что у меня в руке скомканная бумажка, коршуном налетела на меня и отобрала ее, тут же и подоспела вторая бабка. Я пыталась записку им не отдавать, даже, от отчаяния, укусила их бабку со всей силы за палец, но в итоге, восстание было подавлено, окровавленный бабкин палец перебинтован, а я тоже перекочевала в категорию наказанных, получила по попе и была привязана ремнем к кровати в дальней комнате лицом к стене, поскольку в угол я становиться не желала, так как бурлил во мне дух еще бунтарства и разочарование от провала в наших шпионских играх.