На дискотеке мы повеселились, как сумели. Плясали до упаду под русские и иностранные танцевальные хиты 90-х. Потом еще гуляли с местными парнями, пили с ними разбавленный тут же ключевой водой из уличной колонки самогон…
…Вернулись домой мы лишь в 4 утра. На улице было еще темно, чуть начинало светлеть небо, мы зашли в дом, не зная, что родня на свои машинах ездила нас искать по совхозу. Нам было постелено в первой же комнате (откуда был уже убран стол, яства и злополучная водка). Наташка сразу с порога, только разувшись, юркнула под одеяло и сделала вид что не просто спит, а уже давно спит. Не уразумев Наташкиной смекалки, я пошла умываться, но, не дойдя до умывальника, выхватила страшную пощечину от налетевшей на меня из сеней бабки. Щека горела, голова болела страшно, но я все же с трудом, кое-как, умывшись и почистив зубы, доковыляла все-таки до постели, и сразу отключилась.
В 8 утра мы были разбужены злыми родителями и погружены в Чайзер. Всю дорогу до дома (обратно в село в дом моих родителей) мать ругала меня на чем стоит свет, я пыталась спать в жарко нагретой машине, стараясь не обращать внимания на ее недовольный бубнёж и мою головную боль.
Вернувшись в деревню к родителям, мы худо-бедно скоротали остаток дня, не помню, чем именно занимались, легли спать с Наташкой на раздвинутом диване в дальней комнате моей бывшей детской).
…Разбудило меня в 8 утра тихое наташкино хихиканье. Я, с трудом разлепив глаза, скосила их к улыбающемуся лицу лежащей рядом подруги:
«Что ты смеешься, Наташ?..». - «А у тебя на голове кот спит!»
Я ощупала голову – на ней было нечто похожее на теплую меховую шапку. Проснувшись от моих прикосновений, кот быстро ретировался, и только тогда я вновь ощутила нахлынувшую головную боль (пока кот лежал на голове, боли я не чувствовала, вот она – загадочная целебная сила кошек!). Голова не проходила еще неделю, рана на голове постепенно затянулась, но рана в сердце осталась навсегда, и из памяти невозможно стереть эту треш-историю, и мне даже сложно объяснить их поведение и чего они от меня добивались.
«Вишенкой на торте» стало то, что после всего произошедшего треша, бабка лишила меня наследства (этот деревянный дом и бабкины сбережения теперь принадлежали второй ее дочери, хотя, до этого – единственной наследницей являлась я), а вся родня еще в течение последующих 19-ти (!) лет подряд припоминала мне эту историю, считая меня хамкой и неблагодарной сволочью.
Много раз я потом спрашивала, зачем меня избивали тогда, но родня стояла на своем: и мать, и прочие, считали, что поступили абсолютно правильно, что били меня в воспитательных целях, и именно за то, что я их материла, а, следовательно, оскорбляла, а оскорблять старших, по их словам, это табу и смертный грех, а я - должна каяться, просить прощенья, и мне должно быть стыдно. Вся остальная дальняя родня, которая слышала эту историю, перешла на сторону драчливой троицы, меня по сей день считают виноватой, а троицу – просто, восстанавливающих справедливость, воспитателей.
40. Глава 5. Психотравмы
5.1. «Подарок»
Как я уже писала выше, в главе про описание характера и поведения отца, одна из моих детских психотравм – подаренная отцом лицензионная видеокассета на 15-летие. Это были два мультфильма Диснея: «Бемби» и «Король Лев», которую он продал наутро. Мне было очень горько, обидно, но исправить ситуацию я не могла, а отец - не хотел. Считал, что он нам покупает продукты, и этого с нас достаточно, подарки нам не нужны. Мне не хватало внимания от отца всю мою жизнь, но в те ужасные моменты, когда я путалась с ним заговорить, он каждый раз старался психологически «ударить» побольнее, обязательно довести меня до слез и злорадно ухмыляться – ему нравилось чествовать себя лидером, ему присущ был эдакий «энерговампиризм».
«Энерговампиризм» стал присущ и матери по мере ее старения, после 60-ти она стала совсем невыносима, стала поступать так же, как и отец – доведения меня до слез ее успокаивало, она уходила и ложилась в своей комнате, довольная.
5.2.
Зайцы
У меня в течение многих лет была своеобразная психотравма, и связана она была с убийством зайцев моим отцом в охотничий сезон в 90-е года. Вплоть до 2010-х она у меня сохранялась, пока не изжила себя полностью. Зайцы и кролики - милые существа, если смотреть на них издалека или на картинке, но, когда мертвую тушу зайца отец приносил домой, кидал ее при мне в ванну, и, когда я смотрела на нее, окровавленную, с красными пятнами на белой нежной шерсти, меня хватал какой-то древний ужас. Потом мать тушку разделывала, приправляла, тушила в казане. Каждый раз, чтобы отвлечься от такого зрелища, я, какое-то время, играла с пушистым белым заячьим хвостиком. У меня было долгое время потом отвращение к любым изображениям зайцев, даже не могла читать спокойно книгу «Дед Мазай и зайцы», и для меня было травмирующе, когда меня называл парень «Зая». Я вскрикивала, обижалась на него, а грамотно объяснить, почему я не люблю зайцев, я не могла. Один раз попыталась и была высмеяна.