В конечном счете, из-за этого запрета я к подростковому возрасту уже не только психологически, но и физически не могла проглотить ни кусочка при других людях – даже если пыталась, то еда комом вставала в горле.
Блок на принятие пищи прилюдно в те годы был у меня настолько сильный, что я до сих пор вспоминаю о нем с содроганием. Я вечно ходила голодная, если ко мне приходили друзья. Особенно тяжко мне приходилось, если я не могла их спровадить домой, чтобы суметь поесть.
Если друг оставался у меня в гостях, когда я исчерпывала уже все аргументы (что я пойду к бабушке – он тут же вызывался проводить меня и напрашивался в гости к ней вместе со мной, что я должна делать какие-то дела, читать, например, тоже вызывался помочь и т.п.), то я ходила голодная весь день, но не могла признаться, что хочу есть (по словам матери, это неприлично, нельзя показывать, что ты голодна). После, у меня возникало ощущение, что «желудок прилип к позвоночнику» - так сильно я хотела есть.
Трудно мне приходилось и в школьных столовых, и в столовой пионерского лагеря, и иных публичных местах для приема пищи. Ощущение – что кусок в горло не идет, я старалась запивать пищу большим количеством чая, благо, чай выдавали по два чай в одни руки.
Я была всегда очень худенькая, в старших классах весила 45 кг, в студенчестве – 48 (при росте 164 см). самое постыдное для меня происшествие в школьной столовой было, когда мать заставила надеть ужасные туфли-лодочки, а подошвы у них были очень скользкими, я поскользнулась на досчатом натертом полу в столовой, чуть не упала, а когда выровнялась, то все стали со смехом кричать, что я такая недокормленная, что меня ноги уже не держат. Мне было очень стыдно.
Из-за этого внутреннего блока и жуткого стыда я нередко становилась посмешищем. Мне было ОЧЕНЬ стыдно есть при других людях, но не есть в школе совсем и при том думать об учебе – было невозможно.
…Оказалось, не только меня одну так воспитывали, множество девочек не могли и до сих пор не могут есть при других людях, одна девочка, по рассказу моей подруги (ее знакомая), не могла даже заказать себе еду в кафе, а когда голод пересиливал разум, то все же заказывала, но есть старалась незаметно от других, прикрывая рот рукой.
Антропологическое значение такой странной воспитательной особенности, а особенно в моей семье, – мне так и до сих пор неизвестны…
Избавиться от неловкости и стыда есть перед другими я сумела лишь к 25 годам – когда пришла в гости к другу (своему нынешнему супругу), а он вышел с куском колбасы в руках… Я была шокирована. Потом он жевал кусок, разговаривая со мной и другими гостями, а я не переставала думать о том, как это он спокойно может есть при других людях! В конце концов я убедилась, что есть можно почти где угодно, и ничего зазорного в прилюдном принятии пищи нет.
82. Запрет на стояние крест-накрест и на хождение голой по квартире
14.2.
Запрет на стояние крест-накрест
Невозможно было встать, скрестив ноги, ведь у матери был «пунктик» и на этот счет! Это было очень раздражающе для меня, я не могла стоять так, чтоб ноги отдыхали, чтоб мне было удобно – мать где-то вычитала, что от стояния крест-накрест ноги становятся кривыми. Почему? Никакого обоснования, но моя мать верила во все, что прочла в прессе – она считала СМИ источником непререкаемой истины.
14.3.
Запрет на хождение раздетым по квартире
Мать категорически запрещала мне ходить по квартире не только голой, но и даже в белье, а когда я купила себе красный комплект – она меня высмеивала и позорила. Она говорила, что неприлично выходить из комнаты без платья, пижамы или халата (я ненавидела халаты и пижамы), заставляла развернуться, возвратиться в комнату и одеться. Говорила, что испытывает отвращение к раздетым людям. Я этого понять не могла. Мать считала, что даже в туалет нельзя выйти раздетой ночью, это, мол, неприлично (туалет находился через кухню от моей комнаты), тем не менее, отец бегал в туалет ночью абсолютно голый, без трусов, что меня, школьницу, откровенно удивляло.
83. Запрет на длинные волосы
14.4.
Также, один из самых странных и болезненных для меня запретов был – запрет на длинные волосы. Никто в семье не смел носить длинные волосы!
Я очень завидовала и до сих пор завидую длинноволосым людям! Эту боль я так и несу и буду нести до конца моих дней, ведь ни за что не отрастить мне их уже до бедра (сейчас они остаются на уровне пояса, максимум удавалось отрастить – до поясницы). Волосы мне насильно стригла либо мать, либо сестра матери, либо кузина матери (которая была парикмахером). Стригли меня всегда коротко, настолько коротко, что меня до третьего класса средней школы принимали все за мальчика, иногда мне оставляли каре до середины шеи. Меня тащили в парикмахерскую или домой к теткам с ножницами всякий раз, когда бабке или матери казалось, что волосы отросли до неприличия. Я плакала и упиралась, но меня все равно уговорами или подкупом доставляли под ножницы и делали свое дело. Однажды бабка обманула меня, пообещав откуп в 2000 рублей (в конце 80-х – начале 90-х – большие деньги), но, по окончанию экзекуции, так и не заплатила, сделала вид, что забыла. Мне было очень неудобно, шею задувало, она казалась голой, но все мои плачи и скандалы каждый раз игнорировались, а сопротивление успешно подавлялось.