Лирис. (Равнодушно.) Ну, раз нужны…
Лирис пьёт громкими жадными глотками. Фляга тут же пустеет.
Лирис. (Расстроенно.) Пусто.
Ула. Ничего. Сейчас колодец поищу — напьешься.
Лирис. Одну я тебя не отпущу.
Ула. Брось! Многоликих здесь точно нет. А эти (глядит на выживших) — им сейчас не до меня. (Молчит.) Как голова?
Лирис. Лучше, чем днём.
Ула. Может, сменим повязку?
Лирис. Давай утром, а? А то что-то я совсем выбился из сил. (Ложится на траву там, где сидел.)
Ула. Ладно, лежи. Но учти, вставать ещё придётся.
Лирис. (Уже засыпая.) Ага.
Некоторое время Ула заботливо смотрит на него, потом поднимает флягу, из которой пил Лирис, достает вторую флягу из торбы и удаляется на поиски колодца. По сторонам она старается не глядеть.
Найдя колодец на противоположном конце деревни, она поднимает ведро воды, напивается прямо из ведра, затем тщательно промывает фляги. Наполнив чистые фляги прохладной водой, идет обратно к Лирису.
На полпути в одном дворике сидит на земле девушка одного возраста с Улой и оплакивает мертвую маму. Ула встречается с ней глазами; девушки очень похожи. Но на этот раз Ула не намерена никого уговаривать бросаться в погоню за многоликими. Что-то случилось с ней за последнее время, что-то незаметное, трудноуловимое, но очень значительное — и через секунду Ула поним ает, что именно. Ожесточенность. Она её познала.
Возвратившись к спящему Лирису, Ула расстилает на земле плащ, которым обычно укрывается ночью, и раскладывает на нём небогатый ужин. Потом аккуратно расталкивает Лириса.
Ула. Вставай. Пора есть.
Лирис молча садится. Ула подает ему флягу. Он долг о пьет, потом принимается есть.
За едой они не разговаривают. Дважды мимо них проходят потерянные, согбенные горем юноши, но ни Ула, ни Лирис не обращают на них внимания.
Поев, Лирис ложится на землю, головой на торбу.
Лирис. (Переворачиваясь на бок.) Кто первый на часах? Ты?
Ула устало смеется и ложится с ним рядом. Прижавшись грудью к спине Лириса, она укрывает и себя и его одним плащом.
Ула. (Засыпая.) Знаешь, я по ним уже скучаю.
Лирис. По кому?
Ула. По нашим. Что за день без грызни Ульги и Юлдиса!
Лирис. (Сонно.) Да, совсем никакой.
После этих слов оба проваливаются в сон.
Уле снится продолжение того кошмара. Она в кишечнике ямы-пасти. Тут очень тесно, склизко, дышать почти невозможно. Светящиеся изнутри тусклым багровым светом стенки кишечника то сдавливают до хруста, так что в глазах темнеет, то расслабляются, отчего Ула медленно скользит куда-то вниз. Такое ощущение, что под ногами бездна. Едкая слизь сильно жжется. Платье местами разорвано в клочья. Ула, подняв лицо, пытается закричать, позвать на помощь, и слизь тут же забиваться в рот. Вкус ее действует усыпляюще, Ула пугается, что если сейчас заснёт, то всё, яма её переварит, одни кости останутся. Девушка, помогая себе пальцем, принимается выхаркивать слизь. И вдруг, в момент, когда стенки в очередной раз расслабляются, чтобы продвинуть перевариваемую жертву ниже, кто-то цепко хватает Улу за ногу. Ула в ужасе визжит, и слизь снова забивает рот и ноздри. Ужас девушки настолько силен, что она, вздрогнув, просыпается.
Рядом можно различить спящего Лириса. Время от времени он стонет, беспокойно трогает повязку на голове. Над тлеющей деревней — глухая ночь. В лесу слева ухает сова. Выживших юношей и девушек не видно — наверное, спят. А вот мне, понимает Ула, уже не заснуть.
Она отсаживается от Лириса, обхватывает колени руками и, потихоньку замерзая, сидит так до самого рассвета.
Когда краешек солнца выглядывает из-за верхушек деревьев на востоке, из деревни выходит та самая похожая на Улу девушка, которая вчера оплакивала маму. Бледная и продрогшая, Ула сидит, обхватив колени, недалеко от Лириса и смотрит прямо перед собой. Девушка останавливается перед ней. Ула поднимает глаза.