Ула. Нет!
Немой. Йо!
Ула. Она уже отжила своё!
Немой. Сы руш-да!
Ула. Она не понимает, что говорит!
Немой. Сы юсэг як!
Ула. Не ей вами править!
Немой. Кэ сык дабаш-дан!
Мать многоликих, услышав такое, замирает в полном изумлении, и это губит её окончательно.
Ула. (Задрав подбородок и возвысив голос до предела.) Чада мои!
Немой. (В полном восторге повторяя жест и интонацию Улы.) Дэт ойкки!
Ула. Новая О-ма повелевает!
Немой. Ну О-ма еп-пар!
Ула. Расправьтесь (показывает на Мать многоликих) с этой старухой!
Немой. Сак да пуор!
Ула. Иначе не видать вам силы, которой одарит меня Ув-рах!
Немой. Фэ ишта ту опэ, ну Ув-рах ускэ дэт!
Секунду все стоят неподвижно и смотрят на Мать. Та, не веря собственным глазам, переводит взгляд с одного дикаря на другого: рабы задумались!
И тут на неё с криком кидается Немой — видно, очень хочет, чтобы новая О-ма как можно скорее пробудил а его духов-защитников.
За ним срываются с места ещё несколько дикарей. Мать многоликих взмахивает рукой, и нападающие летят в разные стороны, словно сухие листья подхваченные порывом ветра.
Но с другой стороны на неё набрасываются новые смельчаки. Мать успевает взмахнуть рукой, но отбрасывает от себя только половину нападающих — трое, кого не задело заклятие, валят её на землю.
Ящер, до того недвижный, взмахивает вдруг хвостом, и эти трое слетают с Матери и сбивают еще нескольких нападающих.
К расправе присоединяются колдуны — на ящера один за другим летят всевозможные заклятья. Воздух гудит и потрескивает. Ящер стонет, мечется, кое-кому серьезно достается его хвостом, но в конце концов он валится набок, истекая черной кипящей кровью.
Пока все были заняты ящером, Мать никто не смел тронуть, и она успевает подняться на ноги. Поднявшись, снова неестественно выпрямляется и презрительно оглядывает своих чад. Чада смотрят на неё уже не как на повелительницу. Мать сплевывает. Кто-то пускает в неё заклятье. Мать закрывает голову рукой, и заклятье радужной вспышкой разбивается о ее локоть. Но с противоположной стороны уже пущено еще одно заклятье, и на этот раз Матери не защититься. Её бросает наземь с переломанным позвоночником. Рядовые многоликие кидаются к ещё живой Матери и жестоко расправляются с ней дубинками.
Всё кончено.
Многоликие поворачиваются к неподвижно стоящей Уле. Вокруг девушки — пустое пространство, заваленное мертвецами и стонущими тяжелоранеными. Рядом стоит оцепеневший Лирис. Многоликие не сговариваясь опускаются на колени и утыкаются лицами в траву. Все принимаются петь.
Многоликие. О-ма, О-ма! Кнери так-ка дом-ма! О-ма, О-ма! Кнери так-ка дом-ма!
Некоторое время Ула стоит посреди коленопреклоненных дикарей, потом бежит к клетям. Многоликие, оказывающиеся у неё на пути, в страхе отскакивают и сейчас же снова падают обратно ниц. Прочие, стараясь не поднимать головы, поворачиваются вслед за Улой. Песня их не прекращается ни на секунду.
Многоликие. О-ма, О-ма! Кнери так-ка дом-ма! О-ма, О-ма! Кнери так-ка дом-ма!
Оказавшись у одной из клеток, Ула ищет Ониса.
Ула. Онис! Онис! Ты здесь? Дети, вы знаете Ониса?
Дети отшатываются от прутьев.
Ула. (Отчаянно.) Онис!
И тут Онис отзывается — только из другой клети.
Онис. (Тоненьким голоском.) Ула! Я здесь!
Ула бежит туда и вся в слезах обнимает Ониса через прутья — для этого мальчик вынужден до предела опуститься на корточки, а Ула подняться на цыпочки.
Онис. Ула! Это, правда, ты?
Ула. Я, я, маленький! Подожди, я сейчас! (Намеревается разжать объятья.)
Онис. (Испуганно.) Нет, нет, не уходи!
Ула. Я не ухожу, только клеть открою. Вон там дверца.