Домовладелица. Я просто подумала - не станете же вы теперь читать газеты с их политикой.
Племянница. Неужто вы их каждый день читаете?
Мать. Да.
Домовладелица. Пелагея Ниловна, мне Библия всегда приносит утешение.
Бедная женщина. А у вас его карточки не осталось?
Молчание.
Мать. Нет. Было несколько. Но мы их уничтожили, чтоб они не попали в руки полиции.
Бедная женщина. А хорошо все-таки, когда есть хоть что-нибудь на память.
Племянница. Говорят, он был очень хорош собою.
Мать. Вспомнила. Одна карточка есть. Вот розыскное объявление о нем. Он вырезал его для меня из газеты.
Женщины разглядывают объявление.
Домовладелица. Тут написано черным по белому, что ваш сын стал преступником. Он был неверующим, как и вы. Да вы и не скрывали этого. При каждом удобном и неудобном случае вы давали понять, как вы относитесь к нашей вере.
Мать. Ровно никак, Вера Степановна.
Домовладелица. Вы и сейчас не переменили убеждений?
Мать. Нет, Вера Степановна.
Домовладелица. И все еще думаете, будто человеческий разум - самое главное?
Бедная женщина. Я же вам говорила, Вера Степановна, что Пелагея Ниловна наверняка не изменилась.
Домовладелица. А на днях вы ночью ревели белугой. Я слышала через стену.
Мать. Простите за беспокойство.
Домовладелица. Да вы не извиняйтесь. Я не к тому. Но скажите - плакали вы от разума?
Мать. Нет.
Домовладелица. Вот видите. Недалеко, значит, уйдешь с вашим разумом.
Мать. Плакала я не от разума. А вот перестала плакать - от разума. То, что сделал Павел, было правильно.
Домовладелица. Почему же его расстреляли?
Бедная женщина. Видимо, все ему стали врагами.
Мать. Да. Они были ему врагами, но потому они были и врагами самим себе.
Домовладелица. Человеку, Власова, нужен бог. Человек - игрушка судьбы.
Мать. А мы говорим: судьба человека - это сам человек.
Племянница. Голубушка, Пелагея Ниловна! По-нашему, по-крестьянскому...
Домовладелица (указывая на нее). Это моя родственница, приехала погостить.
Племянница. ...по-нашему, по-крестьянскому - не так. Знаете вы, что такое зеленя на полях? У вас тут караваи на прилавке. Корову вы и не видали - молоко у вас в бутылках. Поворочались бы вы ночь без сна, когда гроза собирается. Что вам град?
Мать. Понимаю. Тогда вы и молитесь богу?
Племянница. Да.
Мать. И ходите с крестами весной и служите молебны?
Племянница. Верно, верно.
Мать. А гроза все-таки приходит, и выпадает град. И корова все-таки болеет. А нет ли у вас крестьян, застраховавшихся от неурожая и падежа? Не помогла молитва - поможет страховка. Значит, когда гроза собирается, незачем богу молиться, надо только застраховаться. Страховка - она помогает. Очень невыгодно богу так терять свой вес. Можно надеяться, что этот ваш бог скоро исчезнет над вашими полями, и тогда вы его выкинете из головы. Когда я была маленькая, все еще твердо верили, будто он сидит где-то на небе и похож на старичка. Потом явились аэропланы, и в газетах стали писать, что и в небесах все можно обмерить. И перестали говорить о боге, который в небе. Зато стали рассуждать, будто он вроде воздуха. Нигде, мол, и всюду в одно и то же время. А потом все прочитали, из чего состоит воздух и всякие там газы, и бога среди них не оказалось. Так он худел, тощал и наконец совсем, так сказать, улетучился. Теперь иногда пишут, будто он вообще лишь умственное понятие. Но это что-то подозрительно.
Бедная женщина. Так вы думаете, бог теперь не так уж важен, раз его вовсе не замечают?
Домовладелица. Не забывайте, Власова, за что бог отнял у вас вашего Павла.
Мать. Скажите лучше - царь: царь его отнял. И я не забуду, за что.
Домовладелица. Бог отнял его у вас, а не царь.
Мать (бедной женщине). Я слышала, Лидия Антоновна, что бог, который отнял у меня Павла, теперь хочет в субботу отнять у вас вашу комнату. Это верно? Бог отказал вам от квартиры?
Домовладелица. Это я ей отказала. Она не платит. Уже три срока пропустила.
Мать. А что вы сделали, Вера Степановна, когда бог велел вам три раза не получать плату?
Вера Степановна молчит.
Выгнали Лидию Антоновну на улицу. А что сделали вы, Лидия Антоновна, когда бог велел вам убираться на улицу? Попросите-ка домовладелицу, не даст ли она вам свою Библию. Замерзая на улице, неплохо полистать ее и прочесть деткам, что надо бояться бога.
Домовладелица. Почаще бы читали Библию сыну, он жил бы теперь.
Мать. Да. Но плохо. Он жил бы очень плохо. Почему вы одной только смерти боитесь? Мой сын так не боялся смерти. (Декламирует.)
Зато в ужас впадал он, видя нужду,
Которая в городах на глазах у всех.
Нас ужасают голод и обреченность
Тех, кого он гложет, и тех, кто его порождает.
Лучше бойтесь не смерти, а куцей, безотрадной
жизни!
Молчание.
Какой вам смысл бояться бога, Лидия Антоновна? Правильней бояться Веры Степановны. Павел, мой сын, погиб не по какому-то там велению господа, а по вполне точному велению царя. Вот и вас Вера Степановна выкинула на улицу потому, что человек, который сидит в особняке и ничуть не похож на бога, уволил вас с работы. При чем тут бог? В "доме отца его" много покоев - это вам говорят. А вот в Ростове их мало. А почему? Об этом помалкивают.
Бедная женщина. Дайте мне на минутку Библию, Вера Степановна. Там черным по белому написано: люби ближнего своего. А вы меня гоните на улицу. Дайте сюда Библию, я найду это место. Конечно, Павла застрелили за то, что он был рабочий и стоял за рабочее дело. (Хватается за Библию.) Дайте сюда, я найду...
Домовладелица. Нет! Для этого я Библию не дам, нет-нет!
Бедная женщина. А для чего дадите? Для какой-нибудь подлости.
Домовладелица. Это слово божье!
Бедная женщина. К чему мне ваш бог? Какой толк от него? (Пытается вырвать Библию из рук домовладелицы.)
Домовладелица. Вот я вам сейчас прочту про тех, кто зарится на чужое добро.
Бедная женщина. Дайте сюда!
Домовладелица (крепко вцепившись в книгу). Это моя книга!
Бедная женщина. И весь дом ваш, да?
Библия разлетается в клочки.
Племянница (подымает клочки). Вот и нет книжки.
Мать (убирая миску с едой в безопасное место). Лучше разорвать Библию, чем расплескать еду.
Бедная женщина. Если бы я не верила, что есть бог на небе, воздающий за доброе и злое, я сегодня же вступила бы в партию Власовой. (Уходит.)
Домовладелица. Видите, Власова, до чего вы довели Лидию Антоновну! И ваш сын рассуждал так же, вот его и расстреляли. И вы заслуживаете того же. Идем. (Уходит вместе с племянницей.)
Мать. Несчастные! (В изнеможении опускается на стул.) Павел!
XI
Смерть сына и годы столыпинской реакции притушили революционную деятельность Власовой. Весть о начале мировой войны застает ее прикованной болезнью к
постели.
Квартира учителя.
Учитель (доктору). С тех пор как умер ее сын, она все прихварывает. По дому-то она еще возится, ну а другую свою работу совсем бросила.
Врач. Она очень слаба. Вставать ей ни в коем случае нельзя. Возраст-то у нее не малый. (Уходит.)
Учитель идет в кухню и садится у кровати Власовой.
Мать. Что пишут в газетах?
Учитель. Война объявлена.
Мать. Война? А мы что делаем?
Учитель. Введено осадное положение. Из социалистических партий только большевики высказались против войны. Наша пятерка думских депутатов уже арестована и за государственную измену выслана в Сибирь.
Мать. Плохо дело. Если царь мобилизует, мы, рабочие, тоже должны мобилизовать свои силы. Я сейчас встану.
Учитель. Вам ни в коем случае нельзя вставать. Вы больны. И что вы можете сделать против царя и всех властителей Европы? Я сейчас спущусь за последним специальным выпуском. Теперь партию совсем прикончат. (Уходит.)
Хор (поет, обращаясь к матери).
Вставай! Ибо партия в беде.
Ты больна, но партия при смерти.
Ты слаба, но помоги нам!
Вставай! Ибо партия в беде!
Ты сомневалась в нас.
Брось сомнения,
Бьет час последний. Не раз ты партию бранила,