Только на четвертый день, убедившись, что мама никуда не исчезает, Лиадала, все еще доверчивый ребенок, зарыдала в голос, переворачивая души всех ангоратских жрецов, что мама, наконец, здесь. Она плакала, кулачками растирая слезы по маленькому личику, и ругала мать, что та бросила её. Она колотила Шиаду ручками со злости, и уже в следующий момент прижималась к материнской груди, вскормившей её, припадая головой. Потом подтягивалась выше и душила Шиаду в объятиях.
Шиада рыдала в ответ. Сыновья, мужская гордость, это всегда горизонтальная линия в роду. Если в ком она, Шиада, и может продолжится — как сама Шиада, как Итель, которой была рождена в семье Стансора, как служительница вечного культа — то только в дочери. Так почему она решила, что в мире есть хоть что-то более важное, чем она?
Но ведь там, в Аэлантисе, у неё остался сын, маленький Идгар, которому уготовано стать королем. Разве ему не нужна мать? И разве не отказывались все ангоратские жрицы за свою жизнь хотя бы от двух сыновей, чтобы неустанно оставаться жрицами?
Решение нужно было принять — Агравейн настойчиво требовал возвращения в Архон, ибо дела королевства нельзя игнорировать вечно или вечно скидывать на плечи человека, который и за предшествующую жизнь всерьез от них утомился. Потому, поговорив с Неллой, Шиада встретилась с Агравейном в день отплытия и на этот раз сообщила, глядя в глаза.
— Я останусь здесь до родов. За пару недель Артмаэль проводит меня по священным Тропам в Аэлантис. А пока я нужна нашей дочери, и постараюсь сделать все, что могу, чтобы облегчить её дальнейший путь.
Агравейн, молчаливо оглядел Шиаду с головы до ног. Он мог бы сказать, что девочка, которую сейчас жена держала за руку, не его дочь, но в чем был виноват ребенок? Пожалуй, именно этому ребенку больше других досталось невзгод от её матери. Агравейн приблизился, подхватил дочку на руки.
— Маленькая Лиа, — ни к чему ребенку видеть разочарование со столь ранних лет. — Моя Лиадала, — улыбаясь, протянул мужчина. — Ты удивительная девочка, — он прижал ребенка и крепко поцеловал в висок. — Славная и прекрасная, как цветок.
— Как мама? — улыбнулась девочка, счастливо глядя на отца.
— Как мама, — кивнул Агравейн. — И могущественная, как папа, — улыбаясь, добавил король. Девочка в ответ нахмурилась и вздохнула.
— А тебе обязательно уезжать? Здесь очень красиво, знаешь? Я могу показать тебе, — с готовностью предложил ребенок.
— Знаю, радость моя. Но во дворце остались дедушка Удгар и братец Идгар. Они очень скучают по тебе, и, если их не подбодрить, они сильно расстроятся.
— Ты привезешь их повидаться? — оживился ребенок.
— Лучше ты приезжай.
— Обязательно приеду! — пообещала девочка. — Как только пойму, как Нелла и Артмарь, — по-другому она еще не могла сказать имя настоящего отца, — заставляют великанов грохотать копьями.
— Хорошо, — засмеялся Агравейн. — Мы будем тебя очень ждать. Поторопись, — Агравейн снова поцеловал девочку и поставил на землю. — Шиада, — он подошел, поцеловал женщину в лоб. — Береги нашу дочь, — попросил он, и Шиада не поручилась бы, о ком именно сейчас шла речь.
— Ты… — Шиада поймала за руку отвернувшегося мужа, уже готового отплыть. — Ты не станешь возражать против моей задержки здесь? — неужто до него, наконец, дошло? Сердце жрицы заколотилось рьяно: не зря, не зря она его полюбила и согласилась быть женой. Праматерь ничего не делает просто так, и когда Всеблагая назначила в вечные спутники и мужья ей именно Агравейна, в этом воистину был великий промысел.
Агравейн обернулся, потрепал супругу по руке, его державшей, и аккуратно, но настойчиво расцепил пальцы Шиады.
— Поступай, как считаешь нужным. Я больше не могу мотаться за тобой туда-сюда. У меня дела в Аэлантисе, — степенно произнес король.
Он поднялся на борт лодки вместе с двумя сопровождавшими гвардейцами, кивнул провожавшим жрицам и жрецам. Потом отвернулся спиной и более не взглянул. Лиадала радостно махала папе ручкой вслед. А Шиада, неотрывно смотря на мужчину, за чьей широкой, могучей спиной столько лет она стояла, как за Часовым, охраняющим ангоратскую твердь, слизывала с губ катящиеся слезы: нет ничего оглушительней осознания, что тебе отказал в уважении человек, который дорог.