После смерти Астальда.
Когда молодой король с охраной вышел, наконец, к Летнему морю, Удгар со свитой уже был здесь. Наскоро обменявшись новостями, Агравейн обвел взором водную гладь.
— Ладьи еще не было?
Удгар мотнул, было, головой, но тут Агравейн уловил в отдалении легкое движение, и совсем скоро, будто из ниоткуда соткалась в воздухе удлиненная ладья из беленого дуба, бесшумно скользящая по воде. В ней было всего двое гребцов из числа младших жрецов, которые хранили обет молчания — как было всегда — и одна жрица. И еще до того, как лодка пристала к берегу, Агравейн потерял дар речи.
Шиада стояла в середине суденышка, гибкая и величавая, как рука Судьбы. Облаченная в черное жреческое платье и черный плащ, защищавший от не по-летнему холодного ветра, покрытая капюшоном, как покровом Нанданы, она смотрела прямо на двух королей, без слов приглашая к великому острову. Её лицо, белое, словно омытая веками дождей известь на утесах вокруг Ангората, светилось на фоне черного одеяния, а обсидиановые глаза, смотревшие не моргая, мерцали как Завеса.
И глядя в них, Агравейн более не узнавал никаких прежних выражений в лице, знакомом до скрежета в груди.
— Храмовница ждет, — сообщила жрица. Приглядевшись, теперь и Удгар отчетливо вспомнил это лицо.
— Ты же…
Шиада отвернулась, не отвечая, показывая, что готова отплыть. Старый король затих, нахмурился. Затем отдал несколько распоряжений охранникам и мотнул головой. Агравейн поднялся на ладью первым.
До слуха королей не доносилось ни звука, пока ладья рассекала водную гладь. Шиада присела у носа лодки, ожидая нужного момента, и по тому, как она держалась, мужчины понимали, что к разговору сейчас не располагает ничто. Хотя, видят все Боги, Агравейну сводило даже позвоночник, от желания схватить Шиаду за руки и заговорить. Поэтому, если вдруг и случался какой-нибудь едва уловимый шорох или всплеск, Агравейн вздрагивал всеми мускулами сразу, будто надеясь, что вот сейчас, вот именно теперь Шиада непременно что-нибудь скажет.
Наконец, Часовые, каменные исполины, восставшие меж утесов, врезавшихся в Летнее море с востока и запада, стали достаточно велики. Хотя на взгляд Удгара до сведенных под небесами копий было еще далеко, Шиада поднялась на ноги.
От фигуры женщины раскатилась волна необъяснимой силы, и всех мужчин в лодке так обдало холодом, что на миг стало трудно вдохнуть.
Шиада расправила плечи, сняла капюшон, раскинула в стороны руки, чуть приподняв. Потом развернула ладони вниз и мягко опустила вдоль тела. К вящему изумлению обоих королей ладья оказалась всего в нескольких шагах от берега.
— Как? — протянул Агравейн и в поисках ответа поглядел на отца. Тот тоже пожал плечами.
Артмаэль стоял на берегу, протягивая руку — поддержка, которую при схождении с ладьи Шиада с готовностью приняла. Они обменялись только взглядами, но Шиада мимолетно улыбнулась. Она двинулась дальше, безмолвно указывая дорогу. Артмаэль жестом показал на спину женщины, призывая Тандарионов двигаться вслед. Сам остался на берегу.
Минул полдень. На тропе встречались жрицы и жрецы, расходившиеся после обряда чествования Илланы, которые склоняли головы к сложенным у лба рукам в приветственном жреческом жесте перед Второй среди жриц. Агравейн смотрел Шиаде меж лопаток, и Удгар всерьез опасался, как бы сын не просмотрел в спине жрицы дыру насквозь. Даже он, не будучи никаким жрецом, чувствовал, что Молодого короля скручивает неутолимая тоска по человеку, какую, пожалуй, испытал бы сам, восстань его жена из мертвых. Старый король оказался поражен тем, что женщина, спасшая его внучку, оказалась Второй среди жриц. Но все недоумение, изумление и даже растерянность Удгара нельзя было сравнивать с тем, что творилось в груди Железной Гривы.