— Что ж, по крайней мере я выдернул из твоих загребущих лап тридцать дайхаттовских тысяч. Мы с Аймаром двоюродные братья, можешь не сомневаться, даже если возьмешься все отрицать — он поверит мне. И до отца я тоже однажды досту…
Этер не договорил: вошедший Маатхас опрометью кинулся к Бану и, ничего не выясняя, всей тяжестью натренированных рук со вздувшимися венами, обрушился на Каамала. Этер с первого удара отлетел на несколько шагов. Прыжком Сагромах настиг обидчика и с безумными глазами готов был ввязаться в драку.
— Са, прекрати! — бросилась Бансабира, обхватив возлюбленного со спины за обе могучие руки. — Остановись, пожалуйста! Сагромах!
Багровый, с бешеной ненавистью в глазах, Маатхас рвался из рук Бану, налетая на Этера. Впрочем, тот не нуждался в опеке и, едва улучив момент, на который Бану удалось задержать Маатхаса, от души кинул кулак в ответ. Угодил Сагромаху аккурат под ребро. Того сотряс спазм, дыхание сбилось, но уже через несколько секунд гнев взял верх над чувствами. Маатхас отследил яростное метание сердца в груди: этот выродок поднял руку на Бану!
— Сукин сын! — проорал Маатхас в совершенно неуправляемом состоянии и толкнул локтем женщину, чтобы отошла хотя бы на пару шагов.
Бану послушно отступила: делать сейчас что-то все равно бесполезно.
— Сукин сын! — заходясь, твердил Маатхас, нанося и получая удары.
Это затянулось на несколько минут.
— Са, — с нежностью в голосе позвала Бану, предпринимая последнюю попытку и заранее зная, что та обречена на провал. «Это ради тебя же» — мысленно отозвался Маатхас. Он уже покостерил на чем свет стоит мужчин, которые охраняли Бансабиру прежде. Он на днях сказал ей в лицо, что все они были ничтожны и жалки, раз теперь она стесняется шрамов. И что теперь?! Он сам будет, как те, никчемные и бесполезные недоноски?!
У Этера были разбиты губы, и явно грозило наплыть в скором времени несколько сочных гематом по всему телу. У Маатхаса начинал заплывать глаз.
— Стража! — Бану сделала единственное, что осталось. На её счастье, каким-то таинственным чудом у двери покоя оказался Раду. Увидев его, Бансабира облегченно выдохнула: уж этот разнимет.
И действительно, Раду, а вслед за ним и Шухран с Атамом, который присоединился к отряду танши уже на исходе Бойни, ввязались в разборку двух мужчин. Растащили по сторонам. Атам скрутил со спины Маатхаса, Шухран ограничивал действия тана спереди, готовый в любую минуту кинутся на помощь любому из товарищей. Раду, неодолимый и могучий, как судьба, мертвой хваткой вцепился в Этера: ладно Сагромах, тот может только накостылять Каамалу, на тану он в жизни не замахнется. А вот деверь у танши та еще сволочь.
— Тан Маатхас, ахтанат Каамал, — со всей строгостью позвала Бану, понизив голос. — Вы в своем уме?
Сагромах почувствовал в груди легкий укол совести, который, впрочем, быстро заглох под натиском сакральной убежденности в собственной правоте.
— Раду, — скомандовала танша. Тот натянулся, как тетива, готовый к спуску в любой момент. Наконец, он пригождается, как стоило бы!
— Слушаюсь, тану!
— Проводи танов на воздух и приведи в чувство.
— Не смей меня трогать! — мгновенно ощетинился Этер. — А я был прав, ты та еще шлюха, Бану.
— Ах ты! — не нашелся словами Маатхас, готовый уже сорваться в любую площадную брань.
— Можно я ему вдарю? — спросил и Раду.
— С кем ты наспала Гайера?! С Руссой? Со своим оруженосцем? Солдатская дрянь!
Бансабира побелела.
— У Гайера внимательные глаза твоего отца и тупой подбородок твоего брата, — шепнула танша, подходя к обидчику ближе. Раду напрягся больше, понимая, как безумит близость врага, и ожидая от Этера чего угодно. Тот тоже почувствовал, как сильнее разбухли и без того вздувшиеся, налитые мышцы на руках Раду, стесняя его, Каамала, движения. — Если ты настолько слеп и глуп, чтобы не видеть этого, одной Праматери известно, в какое дерьмо ты сведешь танаар, когда возглавишь его.
Этер понял намек безошибочно: на этот раз он действительно дернулся не к Маатхасу, а к Бану, но Раду не подвел, уперевшись в пол ногами. Каамал рвался отчаянно, рычал, разве что не бросая пену с губ, но Раду был Раду. Вновь обретая спокойствие, Бансабира оглядела гиганта с долей восхищения в глазах. Он и правда становится бесполезен вне боевых условий: гаснет, хиреет, начинает пить, шляться по бабам, делать сущую ерунду и говорить тоже, но в бою всегда преображается мгновенно. Вспоминая весь свой прошлый лагерь, собранный за годы Бойни Двенадцати Красок, Бансабира думала, что если кто и был дитем Шиады, избранником Матери Войны среди всех её людей, то именно Раду.