Следом за ней поспешили и сестра с братом. Федор остановил коня, и дети ловко запрыгнули в повозку. Юляша с Юзефом заняли сиденье напротив отца, а Маля сразу забралась к нему на колени.
– Принцесса! – радостно воскликнул Феликс Кшесинский, обнимая её одной рукой, а вторую протянув своим старшим. – Как прошел день, мои дорогие?
– Мы тут такое пережили! – наперебой стали рассказывать они ему о прошедшей грозе. – Это был такой ужас! У нас от грома даже дом трясся! И молнии так страшно сверкали совсем близко! А в Петербурге была гроза?
– Была. Только, я её не видел. Мы репетировали на сцене, а там окон нет.
– Но хотя бы слышали?
– О, да! Грохот стоял жуткий.
Юлия Яновна терпеливо ждала на ступеньках крыльца, пока коляска не остановилась около дома. Феликс был старше её на двадцать лет. Если отдельно рассматривать черты его лица, то можно было бы даже признать его некрасивым. Тонкий, но слегка удлиненный нос с горбинкой, глубоко посаженные глаза, над которыми нависали темные брови, усы, опущенные вниз и прикрывающие верхнюю слишком узкую губу, большой покатый лоб с залысинами. Но удивительным образом, собранные вместе, эти неправильные черты делали его лицо мужественным, благородным и привлекательным. Юлия обожала своего мужа и очень ревновала, когда он задерживался.
– Я послала коляску на станцию к четырем часам, как договаривались, а сейчас уже половина седьмого! – начала она прежде, чем тот коснулся ногой земли, а следом за ним с гомоном выскочили на дорожку и дети.
– Ну, ты же знаешь Петипа! Пока не добьется того, чего хочет, не отпустит. А тут ещё колонна из декорации завалилась прямо на голову Новиковой.
– Какой ужас! – испугалась Юлия. – Она жива?
– Конечно, жива, – весело отвечал Феликс, целуя жену. – Ведь вес этой колонны совершенно ничтожен. Она из папье-маше, а внутри полая. Но Новикова кричала так, как будто на неё свалилась целая глыба мрамора! Вопила, что это проделала Серова, чтобы станцевать в Красном Селе её партию.
– Но разве Марфа способна на такое? – удивилась Юлия.
– Конечно, нет. Вероятнее всего, колонну просто кто-то неудачно задел, но шума было много, – смеясь, продолжал Феликс. – Петипа кричал на своём полурусском языке на рабочих, плохо её закрепивших, Серова рыдала, уверяя всех, что она здесь совершенно ни при чём, а Новикова, держась за голову, орала громче всех, изображая из себя жертву вероломного нападения. Никто и не заметил, как вдруг она вцепилась Марфе в волосы, а той ничего не оставалось, как ответить тем же, – и Феликс изобразил двух дерущихся женщин.
Юлия и дети весело хохотали над пантомимой отца.
– Пришлось вмешаться самому Петипа, а то обе остались бы совсем лысыми! – смеялся вместе со всеми Феликс.
– Какая неприятная ситуация, – сетовала Юлия. – Так что? Время репетиции продлили?
– Ну, конечно! Из-за этого инцидента я и опоздал на дневной поезд.
Феликс вынул из коляски пакеты.
– А что ты нам купил? – запрыгали вокруг него дети.
– Вам пирожные, а нам с мамочкой лучшего в мире французского вина на ужин, – проговорил танцовщик, ласково обнимая жену.
Каждое лето вся семья с мая месяца до осени выезжала из своей квартиры в центре Петербурга в имение Красницы, которое Феликс Кшесинский приобрел сразу после рождения младшей дочери Матильды. Имение располагалось около станции Сиверcкая, всего в шестидесяти верстах от города. Просторный двухэтажный дом стоял на высоком берегу реки Орлинки, и из его окон хорошо были видны окрестные луга, лес и речка, на которой Феликс оборудовал пляж с купальней. За домом разбили большой огород, там же находился фруктовый сад, скотный двор и птичник. Горничную и кухарку привозили с собой из города, а всю остальную прислугу нанимали из деревни. Были в хозяйстве и кони с кобылой, приносящей потомство, были две просторные коляски и телега, на которой крестьяне два раза в месяц привозили с осени по весну в петербургскую квартиру Кшесинских свежее масло, яйца, тушки курей и кроликов, а также заготовленные с лета банки с соленьями и вареньем. К Рождеству и на Пасху на скотном дворе забивали свиней и тоже везли хозяевам в город.
Феликс оказался в России случайно. Поляк по национальности, он окончил балетное училище в Варшаве, и так бы там и танцевал в театре, если бы русский государь Николай I не увидел в его исполнении мазурку. Император был настолько покорен, что решил не просто показать этот танец в России, а ещё и сделать его обязательным на всех дворцовых балах. После своих выступлений в Петербурге молодой танцовщик Кшесинский решил здесь задержаться. От учеников, которые платили немало, не было отбоя! Кроме того, его с партнершей приглашали ещё и лично выступать на этих балах за хорошее вознаграждение, так что деньги потекли рекой. Феликс не стремился возвращаться на родину. Зачем? Ведь в Польше, где мазурка была народным танцем и её худо-бедно танцевали все, он никогда не добился бы таких доходов. Ко всему прочему, с высочайшего позволения государя, он был принят на приличный оклад в балетную труппу Петербургского императорского театра характерным танцовщиком и исполнителем миманса. Довольно быстро Феликс сколотил неплохое состояние, женился, обзавёлся детьми, купил имение, и был абсолютно счастлив в России, которая стала его второй родиной.