Внезапно все переменилось. В лабораторию города Сан-Паулу привезли для проведения экспериментов некоторое количество африканских пчел. Было известно, что они очень злые, но этот их недостаток надеялись устранить путем скрещивания. К несчастью, нескольким роям удалось скрыться. К 1965 году стали поступать сообщения о том, что от неспровоцированного нападения пчел стали гибнуть рогатый скот, лошади и даже люди и что этим пчелам удалось завоевать внутренние области Бразилии. Теперь уже никто больше не мог запросто взять мед у дикой пчелы, поскольку африканки скрестились с мирными колонистами, и их неистовство распространилось еще шире. В базовом лагере пчелы-захватчики жужжали повсюду, особенно на любом выстиранном белье, оставленном у ручья, а всего лишь несколько лет назад такая картина была бы невозможна.
Как-то раз, услышав об одном пчелином гнезде, удобно расположенном невдалеке от лагеря, мы собрались группой съездить туда за медом. По дороге подобрали голосовавшего мужчину (мы так никогда и не узнали, куда он направлялся), и он присоединился к нам. Осмотрев гнездо, мы принялись разводить под ним такой огромный костер, какой пришелся бы по сердцу любому средневековому инквизитору, сжигавшему ведьм. Бразилец подсмеивался над нашими приготовлениями. Он сказал, что нужно только вырезать в гнезде дыру и можно брать мед. Для убедительности он постучал по дереву тыльной стороной руки. Для еще большей убедительности неизвестно откуда появилась одна пчела и ужалила бразильца в лицо. Он быстро ретировался, а мы продолжали разводить костер, и вскоре на нашей стороне уже были пламя и дым.
К сожалению, часть меда сварилась, и он был не такой вкусный, но, по крайней мере, пчелы покусали нас не сильно, если исходить из нашего глубокого уважения к столь враждебной новой форме бразильских медоносных пчел. Возможно, наш бразилец не слыхал о подобном изменении темперамента пчел в тех местах, откуда он шел, поскольку мы опять высадили его, как и подобрали, на обочине дороги. Правда, кое-что у него изменилось: одна щека сильно отличалась от другой.
Мату-Гросу, несомненно, рай для энтомолога. Подобно охотнику на крупную дичь в Национальном парке Серенгети или орнитологу в Басс-Роке, энтомолог находится здесь на седьмом небе, хотя и в некотором замешательстве. Вообще говоря, в тропиках имеется больше неописанных насекомых, чем описанных. В любой коллекции, вероятно, около тридцати процентов насекомых будут неизвестны для науки. Эта доля снизится, если энтомолог будет обращать внимание на более бросающихся в глаза насекомых, таких, как жесткокрылые, чешуекрылые и перепончатокрылые, поскольку жуки, бабочки, мотыльки, осы и пчелы всегда вызывают интерес к себе. Но эта доля повысится, если он станет собирать менее заметных насекомых, и один из членов нашей экспедиции быстро нашел три новых вида Psocoptera, рассматривая пальмовые ветви.
Кузнечики здесь очень крупные, и можно ожидать, что они вызовут большой интерес к себе, но иного мнения придерживалась Мод Ричардс, жена Оуэна, которая на время присоединилась к экспедиции. В Старом Свете основным определяющим мотивом их исследований была экономика, связанная с опустошениями, производимыми Schistocerca gregaria, знаменитой саранчой африканских пустынь. В Старом Свете существует только один вид Schistocerca, но в Южной Америке их очень много. Так, например, на обочине дороги вблизи базового лагеря мы часто находили Schistocerca flavofasciata, который не казался таким стадным, как его знаменитый родич. Поскольку некоторые виды саранчи могут пересечь Атлантический океан, остается открытым вопрос, не перелетела ли южноамериканская саранча в Африку, где опустошила вновь найденную землю, или же саранча африканских пустынь прилетела в Новый Свет, где затем распалась на несколько видов, столь характерных для южноамериканской фауны. И еще одна нераскрытая тайна: почему африканская саранча время от времени становится таким бедствием и почему южноамериканская перелетная саранча менее опасна?.