Глаза ощутимо зачесались. Гланд, похоже, принялся за работу. Я же, обойдя зал по кругу, пошёл в центр. Там обнаружился стол, стул и какая-то неуместная тонкая прямоугольная перегородка типа ширмы на подставке. Размер этой штуки был не менее двух метров в высоту и трёх в ширину, поверхность гладкая.
Ладно, прозрею, рассмотрю всё внимательнее. Глаза чесались уже очень сильно и противно. Что делать — потерплю. А пока я сел на стул и стал Восприятием рассматривать стол. Но стол никакими секретами меня не обрадовал. Искусственный материал, нет никаких ни ящиков, ни тайников, ни вмонтированных клавиатур или магических печатей. Глаза перестали чесаться. К сожалению.
Теперь они болели. Что ж, терпим.
Какое-то время я занимался исключительно терпением. Никакие мысли не могли отвлечь от жуткой боли. Болела вся голова, не только глаза. Но глаза болели совсем уж страшным образом. Ещё чуть-чуть и я все труды этого сраного Гланда сейчас сам себе выцарапаю!
Я уже не орал, а выл от боли.
Крапива вышла на связь с беспокойными вопросами, что у меня происходит. Я нашёл в себе сил кое-как ей объяснить, почему я засоряю телепатический эфир своим воем. Получил телепатическое поглаживание по голове. Стало легче, но совсем немного.
Но всё рано или поздно заканчивается. Закончились и мои мучения.
Я разлепил веки и осмотрелся. Зрение работало неплохо, но не идеально. Главное, я, наконец, могу видеть.
По всему потолку располагались плоские круглые светильники, испускавшие «тёплый» жёлтый свет. Просторный зал был освещён прекрасно. Я проигнорировал оружие и первым делом посмотрел на непонятную ширму. Все оказалось просто.
Зеркало.
Вот и рассмотрю себя повнимательнее.
Отражение с интересом рассматривало меня. А я его. Что-то похожее на Маугли в чертах лица было, но похожее на что или на кого понять не удавалось. Тело во многом походило на тело Маугли, только по специфическим нюансам можно понять, что гимнастикой это тело не занималось. Недостаточно перекачанная спина и живот. Мощные перевитые сухожилиями запястья заставляли задуматься либо о навыках в большом теннисе, либо о фехтовании. Я покосился на ряды холодняка у стены. Теннисных ракеток там не было.
Стал внимательно рассматривать лицо.
О! А я понял, на кого похоже лицо! На меня! На Маугли. Когда мы с Крапивой в Новосибирске заморочились сменой внешности, я изменил лицо в сторону некого выдуманного образа, а оказалось, что не совсем он и выдуманный. Чёрные волосы, высокий лоб, синие (но не прожекторно яркие) глаза. Прямой нос. Челюсть чётко очерчена. Лицо скорее худое. В целом отражение выглядело увереннее того, кто на него смотрел. И серьёзнее. Трудно представить этого брутального мужчину рисующим голую девушку на площади города, танцующим стриптиз или выцеливающим из рогатки очередной фонарь. Да. В прошлом Маугли был и рогаточный вандализм…
Нет. Этот тип, скорее, привык командовать людьми, отправляя их на смерть или за смертью.
Я смотрел в зеркало, просто стоял и просто смотрел, а в моей голове что-то происходило. Что-то распаковывалось. Непроглядная тьма в разуме развеивалась, оставляя всё ещё туманные, но уже образы. Я чувствовал, что сейчас смогу вспомнить очень многое о своём существовании до попадания на Землю.
С трудом я отвлёкся от рассматривания слишком объёмного привета из прошлого. Это тело, это лицо — это моё прошлое. Это моё тело. Чувство неловкости и плохо сидящей одежды как-то незаметно прошло. Сейчас я чувствовал себя в новом теле очень комфортно. Немного хотелось есть и пить, но в целом всё было отлично.
Ладно, с телом потом разберусь.
Я огляделся.
Интересно, что там за картины?
Первая же, которая почему-то меня привлекла больше других, заставила впасть в ступор. На ней была изображена девушка, одетая в некрасивые футболку и куртку. Откуда-то пришло знание, что эта одежда — форма. И она не просто некрасивая, она ненавистная. Ничего себе… Какие интересные подробности. Но форма, конечно, не главное.
Я смотрел на портрет Крапивы. В другом теле с другим лицом, но Крапивы. И тоже черты девушки с портрета немного повторяли черты Крапивы после смены внешности в Новосибирске. Она, получается, тоже подсознательно откатывала внешность к прежнему образу.
Только у этой девушки на портрете, в отличие от меня в зеркале, не было никакой самоуверенности на лице. Только отчаянная решимость. Словно ей предстояло сделать что-то очень опасное, чего она никогда не делала. Но она была готова и не собиралась отступать. Картина была графическая, черно-белая, но художник отлично передал всё, что стоило передать. И опять я чуть ли не на физическом уровне почувствовал, что память заполняется доступной информацией. Даже не так… Информация всегда там была, сейчас с неё спадают оковы.
Я не знаю, сколько я стоял, рассматривая портрет Крапивы. Не думая, не вспоминая, просто рассматривая.
— Привет! Ты обо мне думаешь? — вышла на связь девушка. — Что-то серьёзное? Я пока занята, но могу всех распустить.
— Нет, не отвлекайся. Ничего срочного. Потом расскажу.
— Хорошо, — Крапива «положила трубку».
Я проморгался и пошёл к следующей картине. Она была побольше размером, так как изображала двух близнецов. Художник не стал уменьшать их изображение, вместо этого просто взял холст побольше. Тоже чёрно-белый рисунок. Очевидно, что это братья, уж слишком похожи черты лица, но немного отличаются. Один помассивнее, другой более стройный. И тоже что-то было не так с этой картиной. Очевидно, это тоже какой-то привет из моего прошлого, но кто эти парни я понятия не имел.
И было в этой картине что-то ещё, что заставляло снова и снова пристально вглядываться в рисунок. Будто прямо здесь изображена какая-то важная деталь, которую я не замечаю. Что ж… Если она изображена, я её найду. Спустя несколько минут, я, наконец, обратил внимание, что глаза у близнецов нарисованы абсолютно одинаково, что не может быть ничем иным, кроме как осознанным посылом художника. Каждый штрих, каждая чёрточка совпадали абсолютно. Все остальные части тела и одежда (тоже эта странная ненавистная форма) были нарисованы сами по себе, а вот пристальный и спокойный взгляд братьев был абсолютно идентичен. Это точно что-то значит, но что я пока не знаю.
Но узнаю. И опять это странное чувство загрузки информации в памяти.
С трудом оторвав себя от близнецов, я пошёл к следующей картине.
Там был изображён… Я.
Это же тело, в котором я сейчас, но немного моложе. В зеркале я выглядел на тридцатник, картина же показывала юношу лет двадцати. Подходя к картине, я подсознательно ждал ещё одного привета из прошлого, но всё равно не был готов к тому, что увидел. Я был изображён так же, как и все остальные, — по пояс. Руки сведены за спиной. Художник умудрился передать, что руки за спиной удерживают наручники, а не желание принять такую позу. Но главное не руки…
Это лицо… Если Крапива была изображена полная решимости, близнецы просто внимательно и спокойно смотрели, то я пытался порвать стягивающие меня путы. На шее набухли вены, челюсти стиснуты, но главное глаза. Они были полностью чёрные.
Я очень сильно кого-то ненавидел. Художник смог это максимально точно передать, залив мои глаза чернотой. Я пугал. Изображённый на холсте я пугал даже меня теперешнего. Столько разрушительной мощи скрывалось в существе на этой картине. И художник идеально поймал момент, когда это существо перестало сдерживаться. Чуть ли не через силу заставляя себя рассматривать этот портрет, я видел не человека, пытающегося освободиться от наручников, а демона, сбрасывающего оковы. Силу, скрывавшуюся в черноте глаз этого монстра, не могли удержать никакие наручники.
Я вспомнил, как с лёгкостью рассуждал с Крапивой насчёт того, что мы становимся монстрами или чудовищами. Это было, когда на имперской базе я шёл убивать майора и его жену. Мол, иногда нужно быть монстром, и ничего такого в этом нет, раз ситуация заставляет. Ну, одно дело рассуждать и всего лишь лишить тел двух тонгеров, главное отдавать, зачем это делаешь и какие последствия, другое…